Книга Два бойца (сборник) - Лев Славин

– К воздыханцам отошел… Совратился…

– К кому?

– Секта такая тут у нас…

– Не слыхал. Вроде евангелистов, что ли?

– Таинства отрицают, ваше преосвященство. Крещение. Брак.

– Даже и брак? А как же без брака?

Отец Федор окончательно растерялся и замолчал.

Балалаечник с удовольствием прохрипел:

– А просто, ваше преосвященство: спи с бабой – и все.

Епископ покачал головой:

– Скажи пожалуйста, модники какие!

Потом вздохнул и, оглядывая мощную фигуру повара, сказал:

– Однако разнесло тебя, Миша.

– Лета подошли, ваше преосвященство, сказал толстяк тоненьким виноватым голосом.

– Лета не причина, Михаил. Смотри на отца Федора. Он не моложе тебя.

– Он у нас печеночник, ваше преосвященство, – прохрипел балалаечник, – к бутылке чересчур прикладывается.

– Ну, ну, – сказал епископ снисходительно, – я зову вас не к аскетическому подвигу, но – к разумному воздержанию. Не распускайте плоть. Воздерживайтесь от толстотрапезных угощений.

– Без соизволенья божьего и волос с головы не упадет, – сказал Неделин с чувством.

Владыка посмотрел на него внимательно и заметил как бы между прочим:

– Чрезмерное упование на милость божью – грех. И двинулся в толпу богомолок, раздавая направо и

налево благословения.

Отец Федор рванулся за ним, но его осторожно удержал за локоть крупный мужчина в кургузом пестром пиджачке и разношенных валенках. У него было длинное лицо доброй лошади.

– Ну, как дельце мое, батюшка? – спросил он густым басом. – Изволили разобраться?

– Пекусь, пекусь о тебе, Иван Кузьмич, – сказал отец Федор нетерпеливо и поспешил за епископом.

– Печешься, чтоб тебя припекло на том свете, – прогудел Иван Кузьмич ему вслед.

И втерся в толпу, стараясь приблизиться к епископу.

– Это кто? – спросил я Неделина.

Он нахмурился:

– Мамонтюк некто. Трепло сквернословное. Уже однажды постановлением общины запретили ему посещение храма.

– За что?

– За непочтение к сану. Обложил батюшку грубома-терными словами.

Епископ стоял у церковной ограды.

– Как дивно сохранилось все, – говорил он, – и эти романские полуколонны, и эти наивные жгутики на фризе, и это могучее дерево… А источник бьет?

– Бьет, ваше преосвященство, – радостно ответил отец Федор, – в колодезь его отвели.

– Вкусна вода, игриста. Без сомнения, в ней есть целебность. Ну-ка побалуйте меня стаканчиком по старой памяти.

Священник беспомощно оглянулся. Бухгалтер, повар и балалаечник молчали.

– Ну что же вы? – нетерпеливо сказал владыка.

Неделин решился:

– Мы с того дня из этого колодца не пользуемся, ваше преосвященство.

– С какого такого дня?

– С того самого, как отец Арсений утоп.

Епископ начал понимать:

– Значит, он…

– Точно, ваше преосвященство. Из Заречья с поминок возвращался. Присел отдохнуть на сруб колодца. Ну, значит, и того…

– Бултых! – вдруг сказал балалаечник.

– Царство ему небесное! – перекрестился Неделин. – Хороший был человек, кроткий прямо до святости.

– Вот только… – сказал балалаечник и остановился.

Друзья с опасением покосились на его сморщенное лицо старой, умной, злой бабы.

– Вот только этот российский порок, – продолжал балалаечник, уставившись на отца Федора, – винопийство.

– Плохие слуги у господа бога нашего, – холодно сказал епископ.

Войдя в церковный дворик, он остановился.

За левым крылом собора, немного отступя от него, стояла звонница. Она хорошо была мне известна по рисункам в разных историях искусств – прелестная воздушная арка на двух стройных станинах.

Сейчас на нее был нахлобучен шлем из кровельного железа.

От звонницы к собору вела новая пристройка – дощатый, грубо сколоченный коридор с мелкими стеклянными оконцами.

– А это что за новости? – поразился епископ.

Не замечая гневных блесток в его глазах, повар радостно сказал:

– Это мы недавно притвор соорудили.

– Какой же это притвор? Попросту безобразный тамбур, как на постоялых дворах. Мало того, что звонницу испортили обстройкой, так еще какую-то пакость присудобили к этакой драгоценности! Какими же варварами надо быть, – прости мне, господи, мое ожесточение, – чтобы к золоту припаять медяшку!

Преосвященный опустил голову, коснулся перстами панагии, драгоценно блиставшей на груди его, и неслышно зашептал, видимо, делал усилие смирить себя. И действительно, когда он поднял голову, на лице его был покой. Но ненадолго.

– В церковной ограде! – вскричал он.

Следуя за его негодующим взглядом, я увидел в углу двора свежерубленую уборную с буквами «М» и «Ж» и трубами для устремления вони к небу.

Повар испуганно молчал. Бухгалтер поник головой. Балалаечник храбро прохрипел:

– Плоть требует, ваше преосвященство. Владыка сверкнул очами и произнес:

– Срам! Каким же обманом выцарапали вы ассигновку на эту мерзость?

– Ваше преосвященство, – сказал Неделин, убедительно прижимая руки к груди, – мы собственным иждивением возвели.

– Так уж вы богаты! – сказал епископ язвительно.

– Имеем кое-что.

Епископ пожал плечами и переглянулся со спутником. Потом направился к храму своей несколько женственной походкой, странной для такого большого бородатого мужчины.

Неделин шепнул мне с восторгом:

– Высокая душа!

Вслед за епископом, надевая на ходу высокую фиолетовую камилавку, похожую на перевернутое ведро, заспешил отец Федор.

Я повернулся, чтобы пойти к реке.

Неделин удержал меня:

– Да вы литургию послушайте. Наш-то отец Федор даже «Деяния» толком прочесть не может. А проповедь? Несет не понять чего, лишь бы поскорее отделаться… А у владыки речь истовая, как колокольный звон. Слышали, как он нас давеча щунял? Высокого духа пастырь!

У паперти произошла небольшая заминка. Чей-то женский голос восклицал:

– Пустите меня! Я владыке скажу!

Балалаечник и повар спинами отжимали какую-то старушку.

Епископ остановил их.

Старушка низко поклонилась ему: