Книга Невыносимые. До порога чужих миров - Ирина Лазаренко

Он молчал долго, и Алера уже решила, что зря задала вопрос: известно ведь, что Тахар, как большинство самоучек, относится к Школе с презрением, во всяком случае, на словах уверяет именно так и объяснения высказывает серьезные, убедительные, – но виднелась за этими высказываниями еще и зависть к магам, которых кто-то обучает, наставляет, проводит за ручку через дебри магических премудростей, а потом, после окончания Школы, еще и дает работу на всю оставшуюся жизнь… Не всем, конечно, а лишь тем, кто сумеет выучиться, да и палка эта о двух концах: Школа опекает своих выпускников, а на выпускниках лежит ответственность перед Школой, но все-таки они – не сами по себе. А Тахар, хотя и выбрал свой путь однажды и навсегда, хотя не пытался свернуть с него и не жаловался на тяжкую долю и действительно от души испытывал вот это снисходительное презрение к школьным грамотеям, – все равно ничего не мог поделать с мелкой гадкой завистью.

И тем труднее, наверное, помнить, что свой выбор он сделал вопреки советам родителей, обученных магов, предупреждавших его обо всех сложностях, с которыми предстоит столкнуться самоучке, и обо всем, чего он не сумеет получить.

– Да, – сказал наконец Тахар. – Я бы хотел побывать в Школе. Хотел бы узнать, как там устроено обучение магов. Как их разделяют для занятий – по возрасту, по началам, по склонностям к разным видам магии… Например, если кому-то лучше удается целительство, а кому-то – магия изменений. Как устроены занятия, где практикуется вся эта орава, ведь их не возят все время на полигоны? О, у них должна быть невероятная библиотека! Я бы хотел попасть туда. А Карты? Обученные маги не любят Карты, я знаю, но запрещают ли ученикам их использовать? А можно упражняться за пределами Школы, в городе? И как уследить, чтобы ученики не разнесли все Тамбо своими упражнениями?

Поняв, что начинает проглатывать слова от возбуждения, Тахар замолчал.

– Разве родители тебе совсем-совсем ничего не рассказывали? – решилась спросить Алера.

Она не видела Тахара, но знала, что он на вздох прищурился.

– Они пытались, я сам не хотел ничего слушать. Ты ж помнишь, я еще ребенком решил, что не буду учиться в Школе, так когда при мне про нее заговаривали – я всегда это принимал как «Вот чего ты лишился по доброй воле, балбес». Да они это и имели в виду, наверное. И, может, если бы не это, я бы еще передумал насчет Школы, но они меня все толкали и толкали к этому передумыванию, потому я уперся из чистой вредности. А просто так о годах учебы они между собой не говорили. Я всегда считал, что там закопан какой-то секрет не для моих ушей, ну а может, я себе это просто придумал.

– Вот теперь ты сам все и увидишь, – неожиданно влез в разговор Элай. – Все эти кишкастые коридорчики, по которым гусятами бегают ученики в разноцветных хламидах с капюшонами. Мечтают получить знаки Школы и… что там у них еще есть? А, посохи, точно! Между мечтаниями они бегают в трапезную пожрать каши и колдуют пушистые розовые облака, чтобы кишкастые каменные коридоры выглядели не так угнетающе.

– Посохи-то им зачем? – не поняла Алера. – И хламиды с капюшонами – зачем?

Элай потянулся и закинул руки за голову.

– А я знаю? Эллорцы такими рисуют магов: в мантиях и с посохами. Я не знаю, зачем магам они могут понадобиться, ну, быть может, чтобы все видели: вот идет маг, он угробил шесть лет на учебу, а теперь остался должен Школе навсегда, он умеет колдовать розовые облака, а еще у него капюшон. Капюшон скрывает отчаянье в его глазах.

– Какая ерунда! – в сердцах сказал Тахар. – Почему ты никогда не бываешь серьезным? Посохи, балахоны с капюшонами…

– Ты бы забавно выглядел в таком, знаешь?

Представив Тахара в цветном балахоне и с деревянной палкой наперевес, Алера и Элай расхохотались.

– Нет, ну это же не я придумал, – отсмеявшись, напомнил Элай. – Это эллорцы рисуют! Все вопросы к ним!

– Я не хочу спрашивать, обо что они ударились, чтобы такое выдумать, – ледяным тоном ответил Тахар.

Интересно, думала Алера, а есть ли там, в Школе, кто-нибудь такой, кто разбирается в предсказаниях? То есть в чужих предсказаниях. Давно-давно сделанных.

И еще – в призорцах, так, чтобы наверняка, по-ученому, а не так, как любой ортаец разбирается. Чтобы точно сказать, мог ли водник обратить утопарей в байки, которых и вживую-то не существует, и чтобы эти байки стали что-то делать. Вот, к примеру, предсказывать смерть.

Конечно, это чушь. Такого не бывает. Но будет очень хорошо, если в Тамбо найдется человек, который сможет сказать наверняка.

Может быть, подумалось Ал ере, может быть все это путешествие нужно для чего-то большего, чем они думают. Вовсе не для того, чтобы узнать правду про Раня, убедиться, что он вполне счастлив ковырять жабьи глаза для зелий или чистить Доралу башмаки, или бегать по окрестным Мирам в поисках Кристаллов. И даже не для того, чтобы набить его наглую эльфскую морду, убедившись, что с ней все в порядке. И вовсе уж не для того, чтобы услышать: да, дружба, которая началась семь лет назад, кое-для кого теперь умерла, так сильно умерла, что потащила за собой все остальное, что было ему дорого, включая и родственные, и клановые чувства, и кучу повседневных привычек, и планы на эти повседневные вещи, и много всякого другого.

А что на самом деле эта поездка нужна, чтобы привести троих друзей в Школу магов – вот так, именно всех троих. Не только Тахара, которого эта Школа могла бы чему-то научить, – а ведь если и есть на свете такая книжка, о которой мечтал Тахар, книжка со всеми знаниями и всеми ответами – так она должна быть в Школе. Точнее, в одной из двух Магических Школ, или в ортайской, или в меравийской… Нет, не только Тахара, который непременно на многое начнет смотреть по-новому, но и Алеру, которая может там найти ответы на вопросы, которые боится задавать. И Элая, который… ну, мало ли, что там может произойти с Элаем. Быть может, в Школе его заколдуют в доброго эльфа.

Дымка остановился. Алера моргнула, выныривая из своих мыслей, и увидела прямо посреди дороги людей, то есть, нет… Пугал? Чучел? Кукольную сценку? Конь стоял перед этой сценкой, которая изображала людей, но роль самих людей исполняли набитые соломой вещи. Платье, рубашка и штаны, детская рубашонка… «Головы» им не приделали, и почему-то именно без голов соломенные тела казались еще более настоящими, хотя как может казаться настоящей набитая соломой одежда?

Небольшой пенек служил чучелам столом, на него так невинно светило солнце, а над ним вились синие большие стрекозы. Вокруг пенька на земле «сидели» старое платье, рубашка с широким воротом, заправленная в затертые штаны из шерсти. Они сидели в человеческих позах, они изображали людей: у платья согнуты в локтях «руки», штаны и рубашка сидят боком, привалясь к пеньку, а с той стороны выглядывает детская рубашка, закинувшая на стол пустые рукава.

Алера обернулась на друзей, но они не то дремали, не то просто валялись, закрыв глаза, и плевать хотели, почему тележка остановилась. Сначала Алера хотела окликнуть их, но вдруг ей показалось, что они ни в коем случае не проснутся, и вот тогда-то станет действительно страшно на этой пустой дороге, перед набитыми сеном тряпками, которые рядятся в людей.