Книга Дела плоти. Интимная жизнь людей Средневековья в пространстве судебной полемики - Ольга Тогоева

Регулярные призывы королевской администрации покончить раз и навсегда с городской проституцией, впрочем, ни к каким результатам не привели. Конечно, в регистрах парижских (особенно церковных) судов XIII–XIV вв. мы можем отыскать некоторое количество дел, в которых упоминалось клеймление каленым железом и выставление к позорному столбу тех «похотливых особ» (folles femmes), которые, презрев постановления, возвращались в столицу и ее окрестности и продолжали заниматься своим ремеслом[627]. Тем не менее, когда в 1387 г. настоятель церкви Сен-Мерри в Париже обратился в суд с требованием запретить проституткам промышлять на соседней со святым местом улице Байо (Baillehoe), жители квартала возмутились и опротестовали данную жалобу в Парижском парламенте. От имени обитательниц местных борделей выступил их адвокат, мэтр Жаке дю Бург (Jacquet du Bourg), который сослался на постановление прево Парижа Гуго Обрио (ок. 1320–1382), гласившее, что данный район был официально закреплен за девицами легкого поведения и прогнать их оттуда никто не имеет права[628]. Похожая ситуация наблюдалась и в середине XV в. По сообщению Парижского горожанина, «потаскух» (femmes folieuses) в это время поддерживал сам королевский прево Амбруаз де Лоре (ок. 1395–1446): среди них он нашел себе «трех или четырех конкубин», с которыми сожительствовал, несмотря на наличие законной супруги[629].

Самое большее, чего удалось добиться столичным властям, — это ограничить места проживания проституток и их сутенеров отдаленными районами города и официально узаконить публичные дома, которые с наступлением ночи обязаны были закрывать для посетителей двери[630]. В постановлении Гуго Обрио от 1367 г. называлось семь таких кварталов, в основном располагавшихся на правом берегу Сены, где традиционно селились торговцы, а также на острове Сите[631]. К этому времени прошло уже достаточно лет после скандала с участием Мориса де Сулли, епископа Парижского, и теперь проституция воспринималась окружающими как своеобразное, но все же ремесло (ministeri-um, mestier)[632].

В эту «профессиональную» группу женщины попадали различными путями. «Распутный» образ жизни молодая девушка могла начать вести из-за собственной бедности, в результате продажи сутенеру (или сводне) матерью или иной близкой родственницей[633]; часто подобное ремесло передавалось также «по наследству»[634]. Однако наибольший процент девиц легкого поведения составляли те, кто в юности лишился невинности (или же был изнасилован) и утратил таким образом надежду на замужество и создание семьи[635]. Как и Джон Райкнер, на жизнь эти женщины зарабатывали собственным телом, поступая в публичные дома или приобретая личных сутенеров. Они также могли «официально» наняться на должность горничной или служанки в городские таверны или бани, которые на поверку часто оказывались ничем иным как борделями (bordiaus). Именно так полагал Этьен Буало, при составлении своей «Книги ремесел» (1260-е гг.) специально оговаривая, что парижане не должны принимать проституток ни у себя дома, ни в мастерских[636]. А неизвестный автор Le Mesnagier de Paris (ок. 1370 г.) писал, что любая женщина, посещающая кабаки, превращается в «потаскуху» (ribaude), поскольку таверна — это «церковь дьявола, где собираются его ученики и где он вершит свои чудеса»[637].