Книга Русичи - Александр Красницкий

— Княже, за что ты меня обижаешь? — вскричал Варяжко, — служу я тебе честно, а ты вместо того, да такую обиду.

— Ой, Варяжко, прости ты мне, не я говорю — горе моё говорит. Только двое теперь вас и осталось у меня: Блуд да ты; ни на кого больше положиться не могу. Посоветуйте же мне, что я делать должен. Ведь, видимо дело, в Родне нам не отсидеться. Дружинники, что мухи под осень, еле с голоду ноги таскают. Ударит Владимир — сразу всех так и захлопнет. Вот, Варяжко, при тебе я Нонне спрашивал, а теперь уж ты мне присоветуй. Блуд, вон, говорит, чтобы я брату младшему челом ударил и примирился с ним, а ты мне что посоветуешь?

Варяжко так и встрепенулся, когда услыхал эти слова.

— Совета моего желаешь, княже? — сказал он. — Скажу тебе то, что давно думал.

— Скажи, скажи, Варяжко. Вон, Блуд правду говорит. Нам от Владимира в Родне не отсидеться, возьмёт он нас здесь всех, чует моё сердце, возьмёт и убьёт. А я жить хочу! Я ещё молодой, я ещё не все утехи в жизни видел. Не помириться ли с Владимиром? Что ж, ну поклонюсь ему, а он, быть может, и помилует.

— Княже, — горячо и резко прервал его Варяжко, — ты моего совета желал, так слушай же. Не следует тебе к брату на поклон идти. Не водится так, чтобы старший брат меньшему челом бил. Да ещё помилует тебя Владимир аль нет, кто то знает? А ты говоришь: «Жить хочу!» Стало быть, жизнь для тебя дорога; а за то, что человеку дорого, постоять нужно, нечего отдавать так, задаром, даром-то отдать её, жизнь-то твою, всегда успеешь.

— Ой, Варяжко, да что же мне делать-то? — уже совсем испуганно воскликнул малодушный князь.

— А вот что: не ходи ты, княже, к Владимиру. Пойдёшь — тут тебе погибель.

— Куда же идти-то мне?

— Как куда! Ночи тёмные. Новгородцы Родни почти что не стерегут. Сядем на коней да к печенегам. Их только кликни — они все соберутся да придут, и за тебя же постоят.

— Ой, нет, Варяжко, нет. Не по сердцу мне совет твой, — замахал на него руками Ярополк, — идти к печенегам, бежать такую даль. Поди, погоня будет, лошади у нас плохие, погоня настигнет, и убьют меня, а то ещё печенеги не примут. Ведь они отца-то моего, князя Святослава, помнят и из-за него на меня злобятся. Нет, Варяжко, не хочу я идти к печенегам.

— Воля твоя, княже, — печально проговорил Варяжко и с тяжёлым вздохом опустил голову на грудь.

— И ты тоже, — с деланным негодованием накинулся на него Блуд, — ишь ведь, какие вы на советы: к печенегам бежать! Да если князь пойдёт к печенегам, так Владимир ещё пуще разгневается, и тогда он него никакой пощады ждать нельзя! Тут-то, ежели поговорить с ним хорошо, так и умилостивить можно, а уж тогда никакие просьбы не помогут. И потом, мне так сдаётся. Слушай-ка, княже. Ведь Нонне неспроста ушёл к Владимиру. Имел я с ним беседу, сегодня имел; видимо дело, после нашей беседы он в бега ударился. А в беседе той арконец проговорился, будто уйдёт он и разведает, как Владимир, на мир с тобой склонен ли. Он сам Владимира-то знает, как тот ещё в Арконе был, на Рюгене. С тех пор они знакомцами стали. И вот ещё Нонне вспоминал, что он Владимиру и дружины варяжские подбирал, так что, ежели они теперь сойдутся, Владимир от него скрытничать не станет, всё, что на душе, перед ним выложит, а Нонне потом со мной перенесётся. И как разузнаем мы, склонен Владимир к миру, али нет, тогда и порешим. Вот что я думаю. Кто его знает, новгородского князя-то. Может быть, он одного почёту только желает, а враждовать с тобой и не думает, тогда что же? И челом тебе ему бить не придётся, сойдётесь вы, обнимитесь, как братья милые, и никакой распри между вами не будет.

— Ой, княже, не ходи к Владимиру, погибель там твоя, — глухо произнёс Варяжко, склонив голову.

Ярополк опять так и замахал на него руками.

— Оставь, Варяжко, оставь. Напрасно я твоего совета спросил. Ежели мечом управляться, так ты, пожалуй, и Зыбате не уступишь, а совет подавать не твоё дело. Вон Блуд всё рассудил, и склоняюсь я на его слова. Ежели уж и к печенегам идти, так после того, как узнаем, что Владимир о мире думает. Ведь к печенегам мы всегда уйти успеем, а только зачем, ежели мир между нами будет? А я верю, что Нонне не бросил меня, что ежели он ушёл, так добра мне желаючи. Иди, Варяжко, иди. Ой, Блуд, и лихо же нам здесь, в Родне: голодно, беда, и попировать нечем, хоть бы мир скорее!

— Так как же, княже, решаешь: к печенегам? — вкрадчиво спросил Блуд, перебивая Ярополка, — или по-моему поступишь? Мне твоё решение знать надобно. Может, на утро от Нонне вести придут, так я думаю, твоё дело, княже, вершить. Может, Владимир себе Киева потребует. Ведь если на мир идти придётся, так и Киев ему уступить надобно. Как ты, княже?

— А что мне Киев, — досадливо махнул рукой Ярополк, — не в одном Киеве жить можно, да ещё как жить-то! Да будет по совету твоему: возьму, что брат мне уступит.

— Княже, опомнись! — уже не своим голосом вскрикнул Варяжко, забываясь. — Не ходи к Владимиру, погибнешь.

— Иди вон, Варяжко, — рассердился Ярополк, — видеть тебя не хочу! Попал князь в беду, так и вы всё по-своему его хотите заставить делать. Не будет того! Я князь — моя воля! Как решаю, так и будет. Иди вон! А ты, Блуд, останься, ты мне ещё посоветуешь, как лучше с братом встретиться.

На глазах Варяжко от сознания незаслуженной обиды проступили слёзы, но он видел, что все его дальнейшие уговоры будут бесполезны, и вышел.

16. НОЧНАЯ ВСТРЕЧА

это время Зыбата, задумчивый и страдавший сердцем за изнемогших товарищей, возвращался уже к новгородскому стану.

Его пропускали так же свободно и обратно; ночь между тем уже быстро близилась к свету, край с востока алел предрассветной полоской.

«Что же это такое, — думал Зыбата, — или впрямь сбывается над этими людьми судьба? Кто знает её неисповедимые пути? Владимир сказал, что он испытывает её; и хочется думать, что она стоит за смелого сына Малуши. Но что же тогда? Если так, то следует покориться её велениям и предоставить несчастного Ярополка своей участи. Что ж, пусть сбывается, что предрешено, но жаль, бесконечно жаль князя».

Топот лошади заставил Зыбату отвлечься. Теперь он с недоумением размышлял, кто бы мог так поздно возвращаться из осаждённого города к новгородцам.

Едва он подумал это, как мимо него, совсем тенью, проскользнул обгонявший его всадник.

Как ни слаб был свет наступавшего утра, тем не менее Зыбата узнал в проехавшем арконского жреца.

— Нонне! — тихо воскликнул он.

Голос его раздался чуть слышно, но, должно быть, внимание арконца было напряжено до последней степени, ибо он сейчас же попридержал лошадь и глухим шёпотом спросил:

— Кто знает меня здесь? Кто назвал моё имя?

Зыбата не счёл нужным скрываться и выступил вперёд.

— Это я, Зыбата.