Книга Ты создана для этого - Мишель Сакс

О, а вот и любопытный факт: только в западном мире женщины, переживающие период менопаузы, страдают этими жуткими приливами. Но на самом деле этот жар – стыд, отчаяние от осознания утраты своего места в обществе. Во всех других частях света менопауза – это просто переход к другому, не менее важному этапу жизни.

Однажды я чуть не рассказала об этом Сэму. Я подумала, что он как антрополог оценит мое остроумное наблюдение.

Моя мать медленно умирала в полном одиночестве, пока я две недели развлекалась на Ибице с одним предпринимателем, который привез с собой трех женщин на случай, если станет скучно.

Оперировать ее было уже слишком поздно. Все годы, живя под одной крышей с гинекологом, она считала, что ей не нужно консультироваться с кем-то вне дома.

Когда у нее обнаружили рак, он был уже на третьей стадии, огромная опухоль злокачественных клеток глубоко вросла в стенки матки. Генетически она передала эту предрасположенность и мне.

«Я был рядом с ней, когда она умерла, – лицемерно заверял меня отец. – Я держал ее за руку, когда она уходила».

Позже, когда я говорила с медсестрой хосписа, она сказала мне, что отец навещал ее очень редко. «К счастью, рядом была ваша подруга, – добавила она. – Мерри. Она приходила каждый день. Она была с вашей матерью до самого конца».

Нечестно. Несправедливо. Ты тоскуешь по всему утраченному, но это не помогает, ничего вернуть нельзя.

«Считайте, что вам повезло» – так сказал мой гинеколог.

О да, везучая старушка Фрэнк! Удача всегда ей сопутствует! Мой начальник прислал мне цветы, а моя ассистентка, Джилл, навестила меня в больнице. Она принесла стопку журналов почитать – и папку документов на подпись.

«Мне приехать за вами, когда вас выпишут?» – спросила она.

Я ответила, что возьму такси.

Дома я слонялась по квартире, сжимая живот, ощупывая опустевшую брюшную полость в ожидании того, что вот-вот появятся обещанные симптомы. Тридцать пять! Мне было тридцать пять лет.

Я никому из друзей ничего не сказала. Меня никто не навещал, никто не звонил. Совсем одна в своей шикарной лондонской квартире, стены, потолок, окна, выходящие на парк, где полно детских колясок, детей, которые бегали за щенками или яркими резиновыми мячиками. Я заперлась в ванной и кричала до тех пор, пока уши не заложило. У тебя ничего нет! Ты всего добилась, но у тебя все равно ничего нет!

В зеркале отражалась безупречная женщина. Высокая, подтянутая, загорелая и гибкая, все, что нужно, – при ней. Ничего лишнего. Ни лишних волос, ни лишнего жира, ни намека на целлюлит. Грудь высокая, округлая, живот плоский и гладкий.

Очень утомительно постоянно поддерживать такую форму.

Кожа все еще молодая, на лице еще не залегли морщины – отметины прожитых лет или жизненных невзгод. Волосы длинные и густые. То есть, как говорят, в общем и целом я в отменной физической форме. Этого достаточно, чтобы тебе оборачивались вслед, отмечая плавные линии и выверенные движения. Ты чувствуешь, как взгляды словно ощупывают тебя сверху вниз или, наоборот, снизу вверх, в зависимости от того, что больше привлекает конкретного мужчину в женщине – зад или грудь. И ты почти слышишь их внутреннее одобрительное хмыканье. Ты проходишь по всем статьям.

И все же этого недостаточно. Они оценивают тебя в восемь или девять баллов из десяти максимальных, но, когда ты открываешь рот, на их лица словно набегает тень. Они говорят, что твоя оценка стремительно падает.

Ты слишком эксцентричная.

Ты слишком надоедливая.

Ты слишком амбициозная.

Ты слишком, слишком, слишком…

А теперь еще и это.

Теперь это.

Я свернулась калачиком на полу в ванной и там и уснула. Меня нашла там Джилл. Она пришла за очередной подписью; у нее был запасной комплект ключей. Вызвали врача, рана оказалась инфицирована, у пациентки были все признаки нервного срыва, но состояние поддавалось корректировке. Они вычистили из раны гной, закачали в мои вены антидепрессанты. Психолог задал мне кучу бессмысленных вопросов, делая какие-то пометки в своей папке.

Джилл позвонила и сказала, что босс порекомендовал мне взять долгосрочный отпуск. «На полгода, – сказала она. – Чтобы дать вам столько времени, сколько вам необходимо».

Конечно, мы обе знали, что это значит.

Я осмотрела квартиру, прекрасно понимая, что не могу здесь больше оставаться.

Именно тогда я позвонила Мерри. Мерри, застрявшей на своем острове на холодном балтийском побережье. Бессовестный муж отправил ее в вынужденную ссылку, отяготив при этом маленьким ребенком. Я хотела увидеть их, Мерри и Сэма, в Швеции. Такое представление нельзя было пропустить. Я хотела увидеть ее несчастной, страдающей. Этим я успокоила бы свои собственные душевные муки. Я дождалась, пока все заживет настолько, что можно будет лететь, и заказала билеты на самолет.

Ах, эти продуманные планы! Я не могу сказать, что не пыталась все взвесить. На какой-то миг я подумала, что мы все можем иметь именно то, чего хотим. Мне показалось, мы обе могли от этого выиграть.

Я смогу быть счастлива, Мерри – свободна. Это казалось вполне возможным. Казалось, в этом есть смысл.

Но нет. Просто иллюзия, просто самообман.

Я сказала ей вчера вечером, что сделала это ради нее.

Это неправда.

Я сделала это ради себя. За все неприятие и жестокость, за все, что было у меня украдено, за все, чего я была лишена. Око за око, зуб за зуб – вот что это такое.

Сейчас она в полиции. Детектив будет делать какие-то пометки, внимательно следить за выражением лица Мерри, пока та говорит. Почему я так поступила? Почему я рассказала ей все или хотя бы часть всего?

Потому что я хотела раскрыть перед ней все карты. Я подумала, пусть она сама решает, какую правду рассказывать следователю. Я приму любое ее решение. Я готова. И приму его с радостью. Потому что слишком устала, чтобы бороться.

Мы обнялись прошлым вечером. Мы крепко держались друг за друга. Этим утром она слабо улыбнулась мне. Она делает вид, что понимает. Как будто между нами все улажено, будто чаши весов уравновешены. Но кто может сказать наверняка?

Судьба, хладнокровная сука, самая безжалостная любовница из всех. Пусть она сама решает, что со мною будет. Пусть решает раз и навсегда.

Видишь, папочка, оказывается, я тоже игрок.

Мерри

Детективу Бергстром хотелось дать мне пощечину. Это было видно по ее лицу. Она даже спрятала руки под стол, чтобы не поддаться соблазну.

– Думаю, она не могла этого сделать, – снова повторила я.

– Но только вчера вы говорили…

– Я понимаю, что лишь срывала на ней свое зло. Это несправедливо. Она моя подруга, детектив. Зачем ей причинять вред моему ребенку?