Книга Безумный Макс. Ротмистр Империи - Михаил Ланцов

Совокупно эти обстоятельства привели к тому, что Российская Империя подошла к лету 1915 года готовой много лучше, чем к началу войны. Да, имелись определенные трудности. И все было далеко от радужных деталей. Но ситуация была ни разу не критичной.

Кроме того – русские войска наступали. А значит, и убыль по собственным видам вооружения была много скромнее. Ну и трофеи. Был захвачен Кенигсберг с его огромными складами. Заняты Позен, Западная и Восточная Пруссия, Восточная Померания. А с июля к ним присоединился Штеттин с его стратегическими складами, восток Западной Померании и почти вся Силезия. Трофеев было так много, что 1-ю и 2-ю армии, стоявшие в полосе Северо-Западного фронта, удалось полностью перевооружить винтовками Маузера и станковыми пулеметами MG-08 вместо продукции Отечественной «оборонки». Да и с артиллерией там стало сильно лучше, задействованы трофейные системы – те же 10,5-см легкие полевые гаубицы, заменившие в этих армиях трехдюймовки почти повсеместно. Ради чего даже выпуск боеприпасов под них наладили в Петрограде.

Да и вообще – обстановка была намного более мягкой. Да, Османская Империя все же вступила в войну. Но Россия справлялась в целом со своими проблемами сама. С горем пополам. Ей удалось захватить кое-какие промышленные объекты немцев, а к Николаеву-на-Мурмане уже самым энергичным образом строили железную дорогу. Да и блокада Балтики, в силу новых обстоятельств, стала для Германии фундаментально более сложной задачей.

Неизбежна ли была позиционная фаза? Безусловно. Вопрос лишь, когда и как. Впрочем, Максим не сильно по этому поводу переживал. Он знал, что нужно делать для преодоления такого рода тупиков. Не потому, что имел семь пядей во лбу. Просто он имел в запасе небольшое преимущество – в столетие страшных, изматывающих войн с массой новинок, открытий и нестандартных решений. Мелочь? Может быть. Но в эти годы они звучали как откровение…

Эпилог

1915 год, 19 августа. Петроград

Сбежавшего Николая Николаевича нашли и довольно быстро. Он всплыл сам – во Франции. Вместе с приличной частью других беглецов. Эти деятели начали мутить воду. Обвинения назвали наветом и репрессиями против самых прогрессивных и деятельных патриотов России. Притесняющих их! Настоящих авторов славных побед русского оружия. Обозвали Императора тираном, душащим все светлое, доброе и вечное в отсталой России. И умерли… быстро…

Николай II свет Александрович обратился к президенту Франции с просьбой выдать изменников, работавших на германскую разведку. Раймон Пуанкаре догадался прочитать эту ноту «между строк» и сделал то, что требовалось. При задержании беглецы «оказали сопротивление» и погибли. К вилле, где они временно поселились, подъехало несколько бронеавтомобилей и открыло огонь из пулеметов. «Ответный», как было указано в рапорте…

Разумеется, Государь ответил раздраженной нотой. Дескать, как можно? Там ведь находилось четверо Великих князей[137]! И генералы! И прочие подданные Российской Империи. Но… это было только для приличия. Потому что Николай Александрович вздохнул с облегчением. Сурово карать ближайших родственников было для него тяжелым бременем. А тут вроде бы все само собой разрешилось. На радостях он даже несколько орденов Святой Анны разной степени «выписал», отметив столь важную работу президента Франции, руководства полиции и прочих причастных. Само собой, записав их на другие заслуги.

Почему французы пошли на такой шаг? Все-таки расстрел без суда и следствия уважаемых людей. Могли ведь и не понять. Прикинуться дурочками. Но нет. Всё поняли и даже не стали возражать.

Ничего необычного в этом не было. Их генералы, освобожденные Меншиковым из плена, подтвердили и факт взятия Генерального штаба, и наличие документов, вскрывающих предательство. У французов же не только задница горела, но все что ни на есть дымилось от германского наступления. Поэтому они оказали эту услугу своему союзнику с превеликим удовольствием. Даже с радостью. И начали «клянчить» списки германской агентуры по Франции. Ведь много проще объяснить провалы предательством, чем ошибками командования и прочего рода форматами некомпетентности. Чем они и занялись.

Кроме гибели «бегунов» в июле 1915 года Российскую Империю потрясла серия арестов немалого числа высокопоставленных «персонажей». И уже на второй неделе августа их скоропостижно расстреляли в Петропавловской крепости.

Суд был. Как ему не быть? Да только какие прения сторон? Какая защита? Господам присяжным заседателям просто зачитывались выдержки из захваченных у германской разведки документов. И они сами едва ли не лезли морды бить «этим предателям и изменникам». Накалялось порой до такой степени, что конвою требовалось арестованных защищать от самосуда, угрожая применить оружие. Государь поступил достаточно разумно, последовав совету, данному ему Максимом в одной из телеграмм, и постарался «усадить» в кресло присяжных людей, как можно более уважаемых в обществе, но пострадавших от этой войны. Чтобы у кого-то сына убили, у кого-то брата и так далее.

Почему Николай II пошел на столь жесткие меры? Потому что оказался потрясен до глубины души масштабом заговора, выявленного и активно используемого германской разведкой. Эти сведения легли на благодатную почву слов Максима, произнесенных в мае, и вызвали в Государе едва сдерживаемый приступ паники. Очень уж испугался за жизнь своих близких и любимых людей. Поэтому он не стал смягчать суровые приговоры. Из-за чего на второй неделе августа 1915 года и расстреляли семьдесят девять из числа виновных, от пятого класса по Табели о рангах[138] и выше. Остальные же пятьсот сорок семь преступников были повешены. Не «37-й», конечно. Но костяк гнилого нутра «февралистов» удалось выбить и дискредитировать.

Кроме расстрелов и повешений, применяли и другие формы наказаний. От лишения званий с наградами до каторги и конфискации имущества. Причем под удар попадали не только собственно виновники, но и их близкие люди, нередко вовлеченные «в дело» намного больше. Так, например, генерал Сухомлинов был расстрелян с конфискацией, а его вторая супруга – повешена. Внезапно оказалось, что она много лет сотрудничала с разведывательным управлением Генерального штаба Германии и использовала свое влияние на мужа в интересах Берлина.

Разогнавшись, обратили внимание и к Русско-Японской войне. Начали пересмотр ряда дел. Завели новые. Начали самые вдумчивые расследования. Прошли аресты. Но не так масштабно, конечно, и без столь сочной, массовой огласки.

Реакция России на эту «августовскую расправу» была оглушительной. Конечно, нашлись и те мерзопакостные натуры, что попытались обвинить Императора в кровожадности. Но им не удалось создать волны народного возмущения. Более того – местами за столь гнилые слова общественность выдавала злодеям тумаков. Иногда даже ногами.