Книга Каганы рода русского, или Подлинная история киевских князей - Владимир Егоров

«Имя» Олега Вещего, которое я предлагаю считать титулом «ольг», помпезно представляемым во внешнем мире как «каган», в тексте договора 911 года встречается один единственный раз вкупе с рассмотренной выше сомнительной титулатурой, что заставляет видеть здесь инсинуацию «краеведа» и его собратьев. Если выбросить из преамбулы весь кусок с липовой титулатурой и «именем» Олега в придачу, то ничто в договоре больше не будет указывать на то, что у заключавшего его предводителя руси вообще было личное имя. Можно провести несложный эксперимент и гипотетически восстановить оригинальный кусок преамбулы договора, изъяв вставленные имя и титулы и тем самым возвратив преамбуле тот вид, который она должна была иметь до ее правки «краеведами» и прочими редакторами ПВЛ. Для этого в имеющемся тексте из ПВЛ «Мы от рода русского — Карлы, Инегелд, Фарлаф, Веремуд, Рулав, Гуды, Руалд, Карн, Фрелав, Руар, Актеву, Труан, Лидул, Фост, Стемид — посланные от Олега, великого князя русского, и от всех, кто под рукою его, — светлых и великих князей, и его великих бояр, к вам, Льву, Александру и Константину, великим в Боге самодержцам, царям греческим, для укрепления и для удостоверения многолетней дружбы, бывшей между христианами и русскими, по желанию наших великих князей и по повелению, от всех находящихся под рукою его[123] русских» для выделенных мною мест сделаем «обратную замену», чтобы вернуться к предполагаемому исходному тексту договора. Убрав «великих князей», «светлых князей», «великих бояр» и заменив «Олега» на «ольга», получим: «Мы от рода русского — Карлы, Инегелд, Фарлаф, Веремуд, Рулав, Гуды, Руалд, Карн, Фрелав, Руар, Актеву, Труан, Лидул, Фост, Стемид — посланные от ольга русского, и от всех, кто под рукою его, мужей [?], к вам, Льву, Александру и Константину, великим в Боге самодержцам, царям греческим, для укрепления и для удостоверения многолетней дружбы, бывшей между христианами и русскими, по желанию нашего ольга и по повелению, от всей находящейся под рукою его руси». Такая замена снимает логические несуразицы и грамматические нестыковки, отчего весь приведенный текст становится более логичным и осмысленным. Полученный результат дает дополнительное подтверждение тому, что все Олеги и Ольги в тексте ПВЛ — это титулы или наследственные династические имена, которые превратили в личные имена первых властителей руси, сознательно или по ошибке, сочинители и редакторы ПВЛ.

Но нам в конце концов не столь важны личные имена предводителей начальной руси. Гораздо важней ее этническое лицо, места обитания и модус вивенди. И как раз на эти вопросы можно поискать ответы в договоре 911 года, хотя бы между строк. А. Никитин был абсолютно прав, придавая большое значение этому договору. Договор действительно содержит очень важную информацию, но не о мифическом Вещем Олеге, а о самой начальной руси, информацию не для подтверждения реальности этого никогда не существовавшего в природе князя, а для этнической и, тем самым косвенно территориальной, идентификации руси, что тысячекратно важнее.

ЛИЧНЫЕ ИМЕНА ИЛИ ЭТНИЧЕСКИЕ ИДЕНТИФИКАТОРЫ?

Договор 911 года подвергался отечественной историографией изучению с источниковедческой[124] и юридической[125] точек зрения. Но мы эти аспекты договора трогать не будем, а сконцентрируемся на обойденных вниманием этнических и лингвистических моментах, которые помогут нам пролить свет на происхождение начальной руси. В дальнейшем мы будем исходить из общепризнанного мнения, что договор 911 года подвел итог военным действиям, описанным в статье ПВЛ за 907 год, и, следовательно, статья 912 года с текстом договора служит логическим продолжением статьи 907 года.

Начнем с комментария ПВЛ к договору в статье 907 года, который А. Никитин обоснованно считает «обработанным» его «краеведом-киевлянином»: «Олег же, немного отойдя от столицы, начал переговоры о мире с греческими царями Леоном и Александром и послал к ним в столицу Карла, Фарлафа, Вермуда, Рулава и Стемида со словами: «Платите мне дань»». Комментарий вроде бы преподносит нам пятерку имен посланцев Олега, но из него совершенно непонятно, кто такие эти Карл, Фарлаф и иже с ними. Можно лишь предполагать, что это и есть послы русского предводителя (ольга?) к византийским императорам. К их именам мы вернемся чуть ниже, а пока вновь небольшое попутное важное замечание к требованию послов в ПВЛ.

А. Никитин справедливо отметил, что в самом тексте договора 911 года нет ни слова о какой-либо дани. Речь там идет о компенсации за причиненный в Константинополе урон каким-то представителям руси и правилах урегулирования подобных инцидентов в будущем. Так что сентенция «платите мне дань» — чистая выдумка комментатора договора, то есть, по Никитину, «киевлянина-краеведа». Она весьма показательна и наглядно демонстрирует, что «краевед» не гнушался вложить свои собственные слова в уста «великого князя», грубо искажая при этом, сознательно или по неведению, смысл комментируемого текста. Тогда почему мы должны верить всяким «светлостям» и «великим князьям» под рукой других «великих князей», напиханным в ПВЛ тем же «краеведом» и его коллегами?!

Мы здесь, в отличие от Никитина, не исследуем всю ПВЛ и связанное с ней творчество «краеведа», а потому перейдем непосредственно к тексту договора 911 года, в котором имеется некий слабо заметный след таинственного протагониста договора — начальной руси. Этот след удается распознать в преамбуле договора, где перечислены имена уполномоченных лиц, подписавших договор со стороны руси. Назовем их еще раз: Карлы, Инегельд, Фарлоф, Вельмуд, Рулав, Гуды, Руалд, Карн, Фрелав, Руар, Актеву, Труан, Лидул, Фост, Стемид. Нетрудно видеть, что в числе подписантов все пять послов (Карл, Фарлаф, Вермуд, Рулав и Стемид), названных в комментарии 907 года, и еще десять других уполномоченных представителей руси, итого пятнадцать имен. Но действительно ли все это имена?

Так не считал чешский филолог XVIII века Я. К. Эрбен, который исключал из списка подписантов первый элемент «Карлы»[126], так как karl означает просто «мужчина, муж» в древнегерманских, в частности древнескандинавском, языках. К сожалению Эрбен остановился на полпути, и дважды достойно сожаления то, что никто не подхватил и не развил его прозорливую так много объясняющую находку! Впрочем, чего было ожидать от отечественных историков и лингвистов, если от такой находки за версту несет треклятым норма-низмом?! Максимум, чего удостоилась эта бесценная мысль чешского ученого у отечественных исследователей ПВЛ и договоров руси с греками, — только мимолетного замечания А. Никитина, что предположение Эрбена «возможно, имеет смысл». А оно-таки имеет, да еще какой — решающий!