Книга Последнее сражение. Немецкая авиация в последние месяцы войны. 1944-1945 - Петер Хенн

«У тебя все еще есть время. Одна минута. Только одна минута».

«Атака. Момент настал».

«Заходи на них, если ты не трус».

Я нажал кнопку передатчика.

– Цель впереди. Вы видите ее?

– «Виктор»… цель видим… конец связи.

– Разомкнуться. Приготовиться к бомбометанию. Сбросьте бомбы, затем пикируйте вниз за мной и выпускайте свои ракеты.

– «Виктор»…

Я оглянулся вокруг, осматривая небо и землю.

– Отойдите немного от меня. Не держитесь слишком близко.

Тишина.

– Поняли?

– «Виктор».

– Я захожу.

«Фокке-Вульфы» одним за другим круто пикировали с высоты 460 метров. Я аккуратно прицелился, без тени нервозности, поскольку сотни раз делал это прежде. Бомба оторвалась от бомбодержателя, и я потянул нос самолета вверх.

Внезапно мои ноги сорвало с педалей руля направления и отбросило к туловищу. Мои колени вывернуло.

Мне захотелось закричать.

Бац! Бац! Бац!

Попадания в фюзеляж и ветровое стекло – дождь вспышек. Я упал вперед на ручку управления. Черные пятна и красные круги заплясали у меня перед глазами, и я потерял сознание.

Голос в моих наушниках:

– Выравнивайте, герр лейтенант. Выравнивайте. Лес… лес.

Я инстинктивно потянул за ручку управления, выровнял машину и открыл глаза.

– Выравнивайте, герр лейтенант.

Я сползал в своем кресле. Обе мои руки сжимали ручку управления и действовали. Мне хватило времени, чтобы увидеть, как машина взбрыкнула, а затем в наушниках снова раздался голос:

– Герр лейтенант… герр лейтенант… задние самолеты сбиты зенитной артиллерией. Они упали на станцию вместе со своими бомбами. Внизу под нами море огня. Нас осталось только трое. Что нам делать?

Я попытался ответить, но у меня не было никаких сил, чтобы открыть рот. Я даже не мог дотянуться до кнопки передатчика на ручке управления. Эти два новичка слева и справа время от времени выпускали очереди, прикрывая меня так, как могли… и приближались ко мне.

– В чем дело? Вы ранены?

Я не мог ответить. Я смутно чувствовал, что не должен ослаблять хватку своих рук на ручке управления, иначе никогда снова не смогу ее взять. Я просто кивнул. Я еще раз свалился в пикирование и должен был использовать всю свою силу, чтобы вывести машину. Два моих новичка заметили это и подошли поближе.

«Вы не правы, – подумал я. – Оставьте меня. Держите дистанцию. Бедняги, что с вами случится, если появятся истребители?»

Снова голос в моих наушниках:

– Ваш двигатель поврежден?

Я покачал головой.

– Ваша машина не горит. Фюзеляж позади пробит пулями. Это все, что мы можем увидеть. Мы остаемся с вами.

Я повторил эту последнюю фразу про себя и попытался представить, что случилось со мной. Прежде чем я успел это сделать, красно-черная пелена снова закрыла мои глаза, и я опять услышал голос: – Выравнивайте. Ради бога, выравнивайте. Я потянул за ручку управления, чтобы задрать нос вверх. Вот так. Я должен был постоянно тянуть обеими руками за ручку управления и не отпускать ее. Я был вынужден откинуться назад в своем кресле. Я пришел в себя. Мой первый взгляд был на приборную доску. Скорость 400 км/ч. Высота 30 метров. Давление, количество топлива и масла нормальные. Мой курс был на север, в направлении немецких позиций. Благодаря Богу двигатель работал ровно. Я пилотировал самолет только при помощи ручки управления. Педали руля направления не реагировали. Я чувствовал, что они были какими-то дряблыми.

Бензин толчками просачивался в кабину. Должно быть, был пробит фюзеляжный топливный бак, находившийся сразу же за моим креслом. Почему же моя машина не горит? Нет, следов дыма нет. Я все еще контролирую свой самолет, но надолго ли? Я ничего не чувствовал, никакой острой боли, но мои ноги не отзывались. Мое тело ниже спины потеряло чувствительность, словно омертвело. Я испытал шок, удар грома, когда внезапно увидел свои задранные ноги. Скрючившись в своем кресле, удерживаемый привязными ремнями, я почувствовал, что у меня закружилась голова. Я должен был взять себя в руки. Я задыхался и автоматически поднял глаза вверх.

Приблизительно на высоте 3000 метров в нашем направлении летело звено Яков. Они возвращались домой после патрулирования в нашем тылу. Возможно, они не увидят нас. Боже, позволь нам проскользнуть незамеченными! Мое сердце отчаянно и глухо колотилось. Мои два парня ничего не замечали. У меня едва бы хватило сил, чтобы развернуться. Я должен был лететь по прямой линии на север и ждать, пока не достигну наших позиций, чтобы приземлиться. Я помнил, что расстояние от цели до линии фронта предполагало четверть часа полетного времени.

Мой двигатель держался. Я должен был делать то же самое, если не хотел быть сбитым и не попасть в руки к русским. Они забьют тебя насмерть прикладами винтовок. Во всяком случае, так говорили. Два новичка держались за моим хвостом, крылом к крылу, как их учили. Они продолжали смотреть на меня, ожидая распоряжений. Я чувствовал их глаза, прикованные к своей шее, но не мог повернуть голову.

Я должен был довести их до нашей территории; только над ней они могли чувствовать себя уверенно. Это был их первый вылет. Если я не сделаю этого, то они будут потеряны. А я обещал позаботиться о них. Я не должен позволять носу своего самолета опускаться. Я должен приклеиться к креслу и удерживать ручку управления. Больше не было необходимости использовать дроссель. Он был полностью открыт. Через несколько минут я должен быть над нашими позициями.

В этот момент я увидел снарядные разрывы, потянувшиеся в моем направлении. Трассеры приближались, пытаясь поймать меня. Я подумал, что в меня стреляют наши собственные зенитчики. Я предполагаю, что они считали, что все самолеты, прилетающие с другой стороны, должны были иметь красные звезды. Какого черта они не откроют глаза? Если бы они стреляли так же, как их коллеги с противоположной стороны в Гёдинге, то моя смерть была бы на их совести.

Снова та же черная пелена, и моя голова начинает кружиться. Я должен немедленно сесть. Закончить все это. Я дошел до предела. Мне придется аварийно сажать свою последнюю машину так же, как и три предшествующие ей «желтые двойки». Теперь новички были в безопасности. Они могли найти дорогу обратно к аэродрому.

Я прикладывал усилия, чтобы мыслить ясно и контролировать свои нервы. Я должен в течение нескольких минут сохранять четкость мыслей и держать себя в руках. Это было мое последнее приземление после тысяч других. Я должен обдумать все движения, которые надо сделать, спокойно и хладнокровно. Я должен работать ручкой управления одной рукой.

Моя правая рука дрожала, но я вцепился в ручку управления, словно утопающий. Жизнь, казалось, постепенно возвращалась в мои ноги. Я мог почувствовать циркуляцию крови. Она немного пульсировала, но если судить по внешним признакам, не было ничего серьезного. И все же я не мог поставить свои ноги на педали руля направления, хотя Бог знает, как я хотел этого. Я нажал на рычаг выпуска закрылков, чтобы снизить скорость. Внезапно машина перевернулась через крыло, и я дернул рычаг обратно.