Книга Ящик Пандоры - Фрэнк Герберт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Остановить? Нет. Эта пьеса, похоже, должна быть сыграна до конца.
Грусть ли прозвучала в голосе Корабля – Томас не мог сказать с уверенностью. Он откинулся на спинку кресла. Между лопатками притаилась грызущая боль. Он закрыл глаза, передавая мыслью свою усталость и отчаяние.
– Корабль! Я знаю – мне ничего не скрыть от Тебя. И Ты знаешь, почему я завтра уйду в море.
– Да. Я знаю даже то, что ты от себя скрываешь.
– Теперь Ты работаешь моим психиатром?
– И кто из нас пытается заменить другого? Вот вечный вопрос.
Томас открыл глаза.
– Я должен.
– Так рождается иллюзия, называемая людьми «кысмет».
– Я слишком устал, чтобы играть словами.
Он соскользнул с командирского кресла, встал, держась за подголовник.
– Завтра все мы можем погибнуть, – пробормотал он себе под нос. – Ваэла, Паниль, я.
– Должен предупредить, – откликнулся Корабль, – что склонность к трюизмам суть самая скучная из всех людских слабостей.
Томас ощутил, как отходит на задний план навязчивое присутствие Корабля в его сознании, но знал – оно не уйдет полностью. Куда бы он ни шел, что бы ни делал – Корабль всегда с ним.
Мысли его вернулись к тем далеким временам, когда его учили (нет, скорей натаскивали) не просто на психиатра – на капеллан-психиатра.
«А бойтесь более того, кто может и душу и тело погубить в геенне».* [Матф. 10, 28.]
Старик Матфей знал, как вселить в душу страх Божий!
Томас сообразил, что не сразу сумел превозмочь острый ужас, сковавший его.
«В раннем возрасте, – напомнил он себе, – дрессировка наиболее успешна».
Ибо человек не знает своего времени. Как рыбы попадаются в пагубную сеть, и как птицы запутываются в силках, так сыны человеческие уловляются в бедственное время, когда оно неожиданно находит на них.*
Христианская «Книга мертвых»,
из корабельных архивов.
[Еккклесиаст, 9, 12.]
Вернувшись на Корабль с лобного места, Хали долго еще не могла найти в себе силы покинуть комнату. Раз за разом она оглядывала тускло освещенное тесное помещение – тайник, где Керро столько часов провел, причащаясь словам Корабля. Она вспоминала – одолженное ей тело старухи, боль в непослушных коленях, в согбенной спине. Прежнее, до мелочей знакомое тело вдруг ощутилось заново со слепящей ясностью.
И вспомнился человек, прибитый к деревянному кресту на холме. «Какая дикость!»
Иешуа.
Она прошептала его имя вслух:
– Иешуа.
Легко было понять, как это сочетание звуков преобразовалось в Иисус и даже в Хесус – имя Льюиса.
Но понять, зачем стала она свидетельницей его смертных мук, Хали не могла. Она не понимала. И странно – ей ведь не встречались упоминания об этом давнем случае ни в учебных программах корабля, ни в рассказах рожденных на Земле корабельников.
В первые же секунды после возвращения она задала этот вопрос Кораблю и получила загадочный ответ:
– Потому что в прошлом человечества кроются события, которые не следует забывать.
– Но почему я? Почему сейчас?
Ответом послужило молчание, и Хали решила, что ответ ей придется искать самой.
Она уставилась на комконсоль. Место за учебным терминалом теперь принадлежало ей, она знала это. Керро ушел… на нижсторону. Корабль привел ее сюда, подарил его убежище.
Смысл был ясен: «Больше Керро Паниль сюда не придет».
Опустошающее чувство потери затопило ее. Хали смахнула с ресниц слезы. Здесь оставаться не стоит. Она поднялась и, подхватив прибокс, выскользнула через входной люк.
«Почему я?»
Из софтверного хранилища она пробралась в переход Д, ведущий обратно в медсектор, в хитросплетения корабельного чрева.
Прибокс пискнул, и Хали вздрогнула.
– Экель слушает, – ответила она и подивилась, как молодо звучит ее голос после того, старушечьего, исходившего из уст взятого взаймы тела.
Прибокс потрещал секунду.
– Экель, зайдите в кабинет доктора Ферри.
Она нашла сервок и, вместо того чтобы идти пешком, покатила в медсектор.
«Ферри, – думала она. – Меня переводят? Может, я отправлюсь на нижсторону к Керро?»
Мысль о Керро воодушевляла ее, но отправляться на нижсторону было страшновато. Слишком много нехороших слухов гуляло о таких назначениях. И в последнее время оттуда никто не возвращался – никто, кроме немногих из узкой верхушки медсектора. Занятая работой, Хали никогда раньше не задумывалась об этом, но теперь проблема вдруг обрела жизненную важность.
«Зачем им столько народа?»
Утечка с Корабля оборудования и продовольствия уже давно служила постоянной темой тревожных разговоров. Повторяющиеся раз за разом дневные задания требовали приложить еще больше усилий… Но о пропавших людях мало кто вспоминал.
«Нас приучили не замечать, что все мы окончательно смертны. Не потому ли Корабль показал мне Иешуа?»
Эти слова заполняли ее мысли, слышались в гуле сервока, везущего Хали в медсектор, к Уинслоу Ферри.
Ей было ясно, что, хотя жизнь Иешуа завершилась, его слова продолжали оказывать влияние на мир. Пандора была местом великих свершений. Она пожирала оборудование, продукты, людей. Какое влияние окажет на будущее она?
«Завершение…»
Сервок остановился. Оглянувшись, Хали увидала, что находится на стоянке для сервоков в медсекторе, а люк кабинета Ферри – прямо перед ней. Открывать люк ей не хотелось. Тело ее все еще трепетало после ниспосланных Кораблем испытаний, и Хали не хотелось, чтобы Ферри ее трогал. Не в том даже дело, что она не любила старого дурака. Он слишком много пил – спиртное ему привозили из Колонии, – и он всегда пытался дотронуться до нее.
Все знали, что спиртное ему привозит Демарест. После ее визитов у него всегда пополнялись запасы.
«На его талоны столько не выменяешь».
Хали уставилась на запертый люк. Что-то определенно было не так – и на нижстороне, и на борту. Почему Рашель Демарест вообще брала на себя такой труд?
«Если она приносит ему вино – то что получает взамен?»
Любовь? Почему бы нет? Даже такие невротики, как Ферри и Демарест, нуждаются в любви. Или… если не в любви, то хотя бы в половых партнерах.
Омерзительный образ вонючего встал у нее перед глазами. Она ощутила его прикосновение – так отчетливо, словно пальцы его дотрагивались до ее нынешнего юного тела. Она невольно потерла плечо.
«Может, так они и становятся такими непотребными. Без любви… нет любимых».
