Книга Знаменосец «Черного ордена». Биография рейхсфюрера СС Гиммлера. 1939-1945 - Роджер Мэнвелл

Сам Гиммлер, не скрываясь, жил с Хедвиг, которая уже родила ему одного ребенка, поэтому он поддерживал бигамию как по политическим, так и по личным мотивам. Ему нравилось порассуждать о полигамной семье:

«Когда мужчина вынужден всю жизнь жить с одной женой, он начинает изменять ей, а потом превращается в лицемера, пытаясь скрыть измену. В результате между партнерами возникает отчуждение. Они избегают объятий друг друга и в конечном счете перестают производить детей. Именно по этой причине миллионы детей так и не появились на свет – детей, которые так нужны нации. С другой стороны, муж не смеет заводить детей от своей любовницы просто потому, что это противоречит морали среднего класса. А в итоге потери несет государство, потому что вторая женщина тоже не рожает детей»4.

Его возмущал тот факт, что незаконнорожденные дети были официально лишены права считаться отпрысками своего отца, а общественное порицание, обрушивавшееся на незамужнюю женщину с ребенком, казалось ему возмутительным:

«Мужчина в такой ситуации не имеет на собственного ребенка никаких прав. Если он выражает желание усыновить свое дитя, или, говоря юридическим языком, добиться официальной регистрации фактического родства, то и здесь закон ставит у него на пути множество препятствий на основании того, что у усыновителя либо уже есть законные дети, либо существует вероятность их появления. Иными словами, закон служит помехой на пути осуществления нашей программы: дети, дети и еще раз дети – как можно больше детей. Вот почему в этом вопросе мы должны действовать смело и решительно, даже рискуя вызвать еще большее недовольство церкви; если попы будут кипеть и возмущаться чуточку сильнее, это ни на что не повлияет и ничего не изменит»5.

Гиммлер был ярым противником гомосексуализма, в особенности среди членов СС; те, кто был неоднократно уличен в мужеложстве, вскоре оказались в концентрационных лагерях. Место гомосексуалиста, говорил Гиммлер, в деградирующем обществе, которое не заботится о воспроизведении потомства. Гомосексуалист в рядах нордической расы был, по мнению Гиммлера, «предателем своего народа». Как ни пытался Керстен убедить рейхсфюрера, что курс специального лечения может вернуть мужчинам с гомосексуальными наклонностями нормальную сексуальную ориентацию, он отказывался слушать.

В 1940 году один из высших офицеров попытался образовать в СС гомосексуальную элиту. Узнав об этом, Гиммлер пришел в ужас и потребовал, чтобы Керстен провел беседу с этим офицером.

Гиммлер враждебно относился к христианству, в особенности к католической церкви, и занимался изучением других религий, что опять же уводило его в прошлое. Ему нравилось встречаться с немецкими учеными-религиоведами и высказывать свои идеи, тем самым вызывая их на спор. Любил он устраивать и дружеские споры на ту или иную религиозную тему, но никогда не был настолько непримирим, чтобы запретить своей дочери читать христианскую молитву перед едой. Подтверждение своим идеям Гиммлер искал в священных книгах других вероисповеданий. Он изучал «Бхагавадгиту» (по свидетельству Керстена, Гиммлера восхищали ее «чисто арийские концепции»), индуизм и буддизм; кроме того, он весьма интересовался астрологией. Однако, когда летом 1942 года Керстен, который сам заинтересовался сравнительным религиоведением, спросил, есть ли у него хоть какая-нибудь вера, Гиммлер был страшно возмущен тем, что у Керстена вообще могли возникнуть на этот счет какие-то сомнения. Он полагал, что «…некое Высшее Существо – не важно, как его называть, Бог, Провидение или еще как-нибудь, – управляет природой и миром людей, животных и растений. Если не верить в это, то чем мы лучше марксистов? Я настаиваю на том, чтобы члены СС верили в Бога. Я не потерплю рядом с собой людей, которые не признают существование Высшего Разума или Провидения».

Гиммлер добавил также, что всегда мечтал быть министром по религиозным вопросам, чтобы иметь возможность «посвятить себя исключительно приятным делам… Конечно, лучше копаться в цветочных клумбах, чем разгребать политическую грязь и мусорные ямы, но кто-то должен заниматься и этим». Гестапо он называл «национальной уборщицей», наводящей порядок в государстве. Часто Гиммлер читал перед сном «Бхагавадгиту»; особенно ему нравились такие строки: «Когда люди перестанут уважать закон и истину и в мире воцарится несправедливость, я должен возродиться заново». «Эти слова относятся к фюреру, – утверждал он. – Кармой германского мира ему предначертано развязать войну против Востока и спасти германский народ». Когда он пребывал в сентиментальном настроении, Гитлер представлялся ему в военном снаряжении и со светящимся нимбом над головой, наподобие легендарных рыцарей Святого Грааля. Себя Гиммлер считал реинкарнацией Генриха Птицелова, которому он изо всех сил старался подражать. Несмотря на враждебность по отношению к католической церкви, он предлагал в будущем выбирать фюрера по той же системе, как выбирают Папу6.

Керстен, тщательно изучавший характер Гиммлера, чтобы иметь возможность хоть как-то контролировать рейхсфюрера, нередко затрагивал в их беседах и еврейский вопрос. Гиммлер был готов к обсуждению этой темы, хотя порой подходил к проблеме с рациональностью, доходящей до бессмыслицы. Он сравнивал евреев с масонами, которые создавали тайные общества с целью завоевания власти и влияния в государстве. По мнению Гиммлера, евреи тоже обвили своими ядовитыми щупальцами всю Германию и паразитировали на ее экономике. Тайный враг, пьющий жизненные соки из германского народа, стал для Гиммлера навязчивым кошмаром, и ни один из аргументов Керстена, которые рейхсфюрер охотно выслушивал, не поколебал его уверенности в своей правоте. Сама мысль о еврейском проникновении в немецкую экономику и культуру была ему невыносима. Две разные расы, два разных мира, говорил он, не могут существовать вместе; их необходимо разделить силой, пока причиненный ущерб не стал слишком большим.

Именно эта одержимость в сочетании с какой-то школярской любовью к «аккуратности» и привела к тому, что Гиммлер в конце концов отказался от идеи выселения евреев на другие территории и поддержал их полное истребление посредством геноцида.

Гиммлер, однако, был жесток не по характеру, а по убеждению. Как и Керстен, он часто ездил на охоту, но стрелял скверно. Больше того, Гиммлер никак не мог понять страсти Керстена к охоте на оленей. «Что за удовольствие, герр Керстен, – часто говорил Гиммлер, – в стрельбе из укрытия по бедным животным, спокойно пасущимся на опушке?.. Если задуматься, это настоящее убийство».

Тем не менее он все же участвовал в подобных поездках, так как охота издавна считалась традиционным немецким видом спорта. Кроме того, Гиммлер считал, что «дичь должна знать свое место», и потому полагал себя не вправе поддаваться сентиментальности. Он, однако, всегда презирал спортсменов – «показушников», каким был, к примеру, Геринг, превративший охоту в разновидность собственного культа. Гиммлер же считал, что детям нужно прививать любовь к животным, а не учить убивать их ради развлечения.

Идея уничтожения людей была навязана Гиммлеру извне, и он принял ее только потому, что верил: это – единственный способ решить проблему сохранения расовой чистоты. В современном мире подобные убеждения ведут либо к сегрегации, либо к геноциду, но в условиях тотальной войны Гиммлер считал геноцид единственным выходом для Германии. Примитивная ненависть и страх, порождающие такие идеи, и вынудили Гиммлера, который от рождения не был ни умственно ограничен, ни подвержен сильным страстям, запятнать свою совесть массовыми убийствами.