Книга Черчилль. Частная жизнь - Дмитрий Медведев

Триумф в Париже имел свое продолжение и в Лондоне. В 1925 году на проходившей в Сандерлэндхаусе на Курзон-стрит выставке среди художников-непрофессионалов работа Уинстона, посвященная его любимому Чартвеллу, «Зимний солнечный свет» заняла первое место. Как и во время французской выставки, фамилия Черчилль также не стояла под представленным холстом. Только если в Париже этого захотел сам Уинстон, то в Лондоне за анонимность выступили организаторы мероприятия, пожелавшие сделать оценки картин как можно более объективными.

В жюри вошли знаменитый покровитель искусств сэр Джозеф Давин, молодой историк искусств Кеннет Клар и портретист сэр Освальд Бирли. Когда решалась судьба картины Черчилля, Давин высказал сомнения в том, что «Зимний солнечный свет» нарисован любителем, слишком уж она была хороша. Нечастый случай, когда попытка снять картину с конкурса была бы настолько приятна ее автору. Как бы там ни было, но картина осталась, принеся Уинстону заслуженный успех, а членам жюри — смешанное чувство удивления и стыда, когда они узнали имя ее автора.

Обратившись к живописи в тяжелые минуты жизни, Черчилль останется верным ей до конца своих дней. Мольберт и краски станут его лучшими антидепрессантами. Благодаря своему новому увлечению Уинстон найдет в себе силы пережить 1930-е годы — десять «пустынных» лет без живой воды по имени деятельность. Столь суровое испытание могло кого угодно поставить на колени. Черчилль же, воспользовавшись одним из главных атрибутов любого художника — зонтом для защиты от Солнца, смог уберечь себя от безжалостных лучей неприятия и общественной изоляции.

3 сентября 1939 года страна вновь обратится к своему герою. Отложив на время палитру и краски, Уинстон в который уже раз выйдет на политическую арену, чтобы сразиться за свою страну и свои идеалы. Как покажет время, данный бой станет самым важным в полувековой карьере нашего борца. Живопись же, почтительно отойдя в сторону, примется ждать своего звездного часа.

Мировое признание

Годы Второй мировой войны станут определяющими в карьере Черчилля и как государственного деятеля, и как спасителя нации.

«Пять лет непрерывного возбуждения», — как он их сам потом назовет. [491]

Полностью поглощенный спасением мира, Уинстон приостановит на время свои занятия живописью. Единственным исключением станет посещение в январе 1943 года любимой Марокканской пустыни — «Парижа Сахары», [492] как он любил ее величать. Во время проведения конференции в Касабланке Черчилль скажет американскому президенту:

— Вы не можете, побывав в Северной Африке, не посетить Марракеш. Давайте проведем там пару дней. Я должен быть с вами, когда вы увидите, как заходит солнце за снежные хребты Атласских гор.

Рузвельт согласится. Они пересекут пустыню на военных джипах и направятся в сторону виллы Тейлора, [493] принадлежащей американскому вице-консулу.

Для охраны высокопоставленных друзей будут предприняты специальные меры безопасности. На всем пути следования, составлявшем 240 километров, выставят военные патрули. Когда кортеж будет останавливаться на ланч, его станет прикрывать сверху военная авиация. Секретные службы также закодируют имена двух глав государств: «Ваш номер 1» и «Наш номер 1» или просто A1 и B1. [494]

Добравшись до виллы Тейлора, Уинстон заберется на крышу, туда же поднимут коляску с Президентом США. Черчилль и Рузвельт, два самых дружественных лидера Второй мировой, сидели рядом, наблюдая за величественным заходом солнца. Это был момент спокойствия и тишины среди всеобщего грохота и ужаса мировой войны.

— Это место самое красивое на нашей планете, — прошептал Уинстон. [495]

Вечером во время званого обеда Черчилль и Рузвельт произнесли хвалебные тосты в честь друг друга. Растроганный приемом, Уинстон немного спел. Пусть это было и не слишком музыкально, зато от чистого сердца.

На следующий день Рузвельт вернулся в Соединенные Штаты. В полдень Черчилль телеграфировал своей жене: «Мы остановились на вилле Тейлора. Погода прекрасная. Я собираюсь немного порисовать. Мой друг уехал. Все признали, что я не переоценил красоту этого места». [496] Забравшись на башню, Уинстон в течение длительного времени молча смотрел на Атласские горы. Затем сел за мольберт, раскрыл стол и приступил к рисованию. [497] Картина, написанная Черчиллем в тот день, станет единственной за все шесть лет Второй мировой. Он подарит ее Рузвельту в память об их совместном заходе солнца.

Телохранитель Черчилля инспектор Томсон вспоминал, что во время знаменитых военных переездов Уинстон часто брал с собой мольберты, холсты и краски. Однако он «редко бывал слишком оптимистичен», [498] чтобы обращаться к творчеству. Исключением был только конец 1943 года. После Тегеранской конференции Черчилль заболел воспалением легких и был вынужден отправиться для поправки здоровья на виллу Тейлора, вновь наслаждаясь дорогим Марракешем. Состояние Уинстона не на шутку пугало его близких. Сам же Черчилль смотрел на происходящее стоически, признаваясь своей дочери Саре:

— Если я умру, не волнуйся: война уже выиграна! [499]

Теперь у него было достаточно свободного времени, чтобы между совещаниями с Эйзенхауэром и Монтгомери об открытии второго фронта заняться живописью, в очередной раз зарисовав любимый пейзаж.

— Более подходящего места трудно было и найти, — вспоминал Вальтер Томсон, — вся сцена была наполнена буйством света, что всегда вдохновляло его ум. [500]

Однако ничего не произошло. За день до нового, 1944 года Уинстон признался Клементине: