Книга Ленинградский фронт - Леонид Маляров

В крупнейшей психиатрической больнице имени Кащенко немцы решили расположить госпиталь. Более тысячи больных выгнали на улицу. Но они никуда не ушли, остались на территории больницы, не понимая, что происходит и что их ожидает. Через неделю за больными приехали эсэсовцы из айнзатцгруппы «А» и объявили об эвакуации душевнобольных под Псков. Перед посадкой в грузовики каждому сделали укол фенола. В течение 10 минут в живых уже никого не осталось. И поехали они не под Псков, а в деревню Ручьи. В ближайший противотанковый ров.

Штаб-квартира айнзатцгруппы «А» под командованием бригаденфюрера СС Шталкера располагалась в Гатчине. Именно она должна была осуществлять чистку Ленинграда. Но с Ленинградом не получилось, и чистки происходили в его пригородах. Расстреливали политруков, партизан, евреев, цыган, инвалидов и просто заложников.

В Пушкине расстрелы евреев проводились прямо в Александровском парке: у Большого каприза, на Розовом поле; в Лицейскому саду; в Баболовском парке. Казнили всех, от младенцев до стариков.

ВОСПОМИНАНИЯ:

Дадоченко Антонина

Въехали сначала мотоциклисты немецкие, никого из населения не тронули, развернулись и уехали. Потом появились регулярные воинские части. Мы тогда находились в блиндажах у Царскосельского вокзала. Пришел немецкий офицер и сказал на плохом русском языке: «Линия фронта, уходите». Мы спросили: «Куда?» Он ответил: «Идите в Пушкин». Мы всей деревней пошли в город. Пушкин был пустой: ни немцев, ни русских, — никого. Все горожане прятались, кто где мог. Мы поселились в Лицее. Там был подвал с трехметровыми стенами, разделенный на отсеки. Каждая семья занимала такой отсек. В двух отсеках от нас находилась семья евреев Литмановичей: бабушка лет 90, муж с женой и двое детей, один — грудной, завернутый в пеленочки.

Бои шли, мы слышали стрельбу, но немцев пока не видели. Со стороны Александровского парка в Лицей пришли 10 русских военных, все молодые парни, лет до 20. Они себя называли последним заградительным отрядом. Они организовали заслон и стали держать оборону. Но продержались недолго, потому что немцы обошли Екатерининский дворец с другой стороны и зашли этим солдатам в тыл. Все 10 человек погибли. Некоторые из них пытались через бруствер уйти, но были убиты у входа в Александровский парк. Двое лежали на брустверах. Сам командир лежал в яме у входа в Лицейский сад. Мы всех их потом собирали и хоронили, уже при немцах.

Немцы нас проверяли каждый день в этих подвалах. Входили по двое, по трое, проходили в середине и глядели. А потом уходили. Через некоторое время в Пушкине заговорили, что евреев будут расстреливать. Молодой человек Литманович очень забеспокоился, стал нервным, а его бабушка пришла в наш отсек. Мы там находились с братом маленьким. Они с мамой долго шептались. Потом эта бабушка принесла нам грудного ребенка, и он у нас сутки примерно находился. Его мама забирала, кормила и снова приносила. Вечером в подвале появился офицер с моноклем и стеком. С ним — двое сопровождающих. Нам объявили, что все должны построиться у своего отсека. Мы так и сделали. Офицер шел, возле некоторых останавливался, говорил «юда» и ударял стеком по плечу. Этих людей уводили. Литмановичей — и бабку, и молодую женщину, и ребенка, который ходил — вывели на улицу. Когда офицер дошел до нас, мы стояли — мать, брат и я. Он мимо меня прошел, мимо брата… Мать держала на руках ребенка. Завернутого. Одеяльце обычное, как у всех. Немец откинул одеяльце и говорит: «Юда». Двое подошли к моей матери, вырвали ребенка и передали на улицу. И так они обошли всех, кто находился под Лицеем. Я должна сказать, что была поражена, особенно в дальнейшем, когда жила в Гатчине, насколько немецкие офицеры были натасканы на «юда». Это что-то уникальное, непередаваемое.

На улице тех, кого вывели, построили у Лицея и повели по дороге в Гатчину. Ребятня помчалась за ними, мы с братом тоже. Немцы нас отогнали.

Всех евреев расстреляли на Черных болотах. Как мы узнали, что они расстреляны? Очень просто. На другой день рано утром забегал кто-то по отсекам и заговорил: «Идите, получайте вещи, кто хочет». Взрослого населения пошло туда мало, побежала в основном ребятня. Мы с братом пошли, не знаю, зачем. Из открытой двери выбрасывали вещи. Вдруг выкинули чепчик, который был на девочке, которую у нас забрали. Я запомнила эту сцену на всю жизнь. Его очень сильно бросили, он вылетел из дверей и так плыл, плыл по воздуху и упал на голову мальчика, который стоял предо мной. Белый кружевной чепчик, с розовыми ленточками. Что-то случилось со мной в тот момент, я повернулась и ушла. А уже женщины открыто говорили, что все евреи расстреляны.

В Гатчине на площади Коннетабля на обелиске установили свастику. Город стал лагерной столицей севера. Сюда сгоняли всех жителей пригородов Ленинграда, отсюда же насаждался новый немецкий порядок.

В битве под Ленинградом немцы захватили сотни тысяч военнопленных. В листовках пропагандисты вермахта не скупились на обещания: «Здесь у нас весело и сытно, брат», «Приходи, у нас есть хлеб». Но немецкие концлагеря мало походили на картинки с листовок. С самого начала войны действовала установка не относиться к советским солдатам, как к военнопленным.

Из памятки для немецких охранных команд от 8 сентября 1941 года: «Беспощадно применять оружие! По отношению к трудолюбивым и послушным военнопленным — также неуместно проявление мягкости».

В Красных казармах в Гатчине немцы устроили концлагерь для военнопленных. Описание этого лагеря есть в спецсообщении НКВД: «Обращение с заключенными зверское. Суточный паек: 200 граммов хлеба и кружка баланды. Рабочий день — 14 часов. Если работы нет, заставляют целый день бегать по кругу. Слабых, не способных работать, на глазах у всех расстреливают».

Для «разгрузки» лагерей немцы периодически проводили массовые казни. Но главную работу должны были сделать голод, холод и болезни.

Оккупированная Гатчина

Осенью 1941 года в Гатчине сожгли барак с военнопленными, больными тифом. Тех, кто пытался выскочить, расстреливали из автоматов. В Гатчинских лагерях в 1941 году было повешено 200 военнопленных, расстреляно — 650. Умерло от истощения — 17 тысяч.

В районе Крестов на окраине Пскова находился один из самых крупных концлагерей для военнопленных. Здесь было уничтожено 65 тысяч человек, что примерно равняется количеству населения всего города Пскова до войны. Три четверти советских военнопленных, которые оказались в немецком плену, погибли от голода, холода и нечеловеческого отношения.

ВОСПОМИНАНИЯ:

Окунев Михаил

Немцы очень боялись, что местные мужчины окажут сопротивление, станут партизанами и будут вести боевые действия с немецкой армией, поэтому первые облавы начались примерно через 10 дней после захвата города. Всех, кто попадался, сгоняли со свистом, с улюлюканьем и отправляли в комендатуру. Мы с отцом попали в одну из облав, и нас с колонной отправили в гатчинский концлагерь. При въезде в Гатчину, недалеко от чугунных ворот, стоят Красные казармы, вот там и был лагерь. Все было обнесено проволокой. В лагере находились и военнопленные, и гражданские. По несколько дней ничем не кормили. Утром просыпаешься, а там 200–300 человек мертвых. Условия были жуткие, но это не только в Гатчине. Смертность была ужасной. Если из 20 человек один выживал, это было хорошо. А коммунистов, комсомольцев, евреев, пленных офицеров сразу отводили в сторону и расстреливали.