Книга Два шага до рассвета - Екатерина Неволина

— Холодно, — пожаловалась я Артуру. — Я схожу посмотрю, что там.

Он нахмурился.

— Это окно. Прости меня, я был немного не в себе. Лучше завернись, не высовывайся из?под одеяла. Я сам посмотрю.

Он осторожно прикоснулся холодными губами к моему горячему лбу и вышел.

Странное у меня сегодня состояние. Так было в детстве, когда я наелась снега, а потом серьезно заболела и слегла с высокой температурой. Голова кружилась, а глаза слипались. Я утомленно закрыла их и, кажется, снова провалилась в тяжелый беспокойный сон и проснулась, только когда вернулся Артур. Я почти не видела его в темноте. Он сел рядом со мной, и я прижалась щекой к его руке. Холодные пальцы Артура скользнули по моему лицу, но его прикосновение отчего?то вдруг показалось мне чужим и страшным.

«Вот дурочка», — обругала я себя и потянулась к Артуру, но вместо мягкой шерстяной водолазки, в которой он был, когда убаюкивал меня, вдруг наткнулась на холод кожаной куртки. Дикая мысль промелькнула у меня в голове, и я отпрянула… вернее, попыталась это сделать, потому что обе мои руки тут же оказались в кольце чужих рук.

— Я не опоздал, чтобы поздравить тебя с днем рождения? — прошептал в ухо знакомый чуть хриплый голос. — А ведь у меня есть для тебя подарок, вернее, даже целых два. Как ты смотришь на персональную вечность?

Я хотела закричать, но поняла, что не могу издать ни звука — вместо крика изо рта вырвалось лишь жалкое сипение.

— О, не старайся, милая, он тебя сейчас не услышит, — теперь Ловчий сжимал оба моих запястья одной рукой, а второй отбросил мои волосы за спину. — Давай без лишних формальностей. На стихи у нас еще будет время. А сейчас…

Он склонился надо мной, и страшная боль обожгла мою шею. Боль и вместе с ней нечто такое, что заставляло наслаждаться ею. Я не знала, что бывает такая обжигающая сладость… Мир оплывал перед моими глазами радужными пятнами, как на картине сумасшедшего художника. Дали, да, это было похоже на Дали — оплывшие часы?блины, прихотливо изогнутые линии и непонятные цветовые пятна.

Вы можете себе представить: он жадно пил мою кровь, и мне это отчего?то нравилось.

Цветные пятна кружились, кружились… и вдруг я поняла, что это не пятна, а витражи. Я стояла посреди громадного храма. Сквозь мозаичные окна с изображениями ангелов и святых в помещение проникал радужный свет — малиновый, фиолетовый, желтый, зеленый… Он пятнами ложился на мои руки и на лица стоящих рядом со мной людей… Тихо?тихо, словно фоном, до меня доносились звуки песнопений на латыни. Кажется, я попала на католическую мессу.

— In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti,[12]— произнес чей?то глубокий звучный голос.

— Amen, — единым вздохом пронеслось над толпой.

Они стояли рядом со мной — мужчины и женщины в одеждах разных эпох и народов. Я шла и заглядывала им в лица. Вот молоденький доктор в очках. Я видела его в одном из своих снов. Он узнал меня и грустно улыбнулся мне. В его глазах была жалость и… прощение?… Вот человек из другого сна — в белых одеждах, которые носили в Древнем Риме. А вот — обнаженный человек с разорванной грудью. Я помнила и его… Неужели все, кого я вижу, — мои предки. Но почему они собрались здесь и что происходит? Может быть, я уже умерла? И где мои родители?

Только я подумала об этом, как взгляд мой упал на молодого мужчину, стоящего рядом с красивой молодой женщиной. Они не отрываясь смотрели на меня, и на их лицах тоже читались печаль и сожаление.

— Requiem aetemam dona eis, Domine![13]— набатным колоколом разнеслось над высокими сводами.

— Мама! Папа! — я протянула к родителям руки, но их образы вдруг побледнели и превратились в клочья тумана, да и сам храм стал исчезать на глазах, поглощаемый мраком.

Ночь наступала со всех сторон. Плотная, беспросветная ночь, будто на меня набрасывали толстое тяжелое покрывало.

— Нет! Не надо! — закричала я, пытаясь закрыться от надвигающейся тьмы рукой.

— Надо! Пей!

На мои иссохшие растрескавшиеся губы упала тяжелая капля.

Я с трудом разлепила глаза. Ресницы — свинцовые. Как там было в сказке: принесите железные вилы, поднимите мне тяжелые веки?… Я и не знала, что такое бывает на самом деле.

— Пей! — настойчиво повторил голос.

Прямо перед моим лицом оказалась бледная рука, вспоротая у запястья кровавой раной, кровь медленно стекала вниз.

— Нет! — прохрипела я.

Голоса не было, как не было и сил. Я вдруг поняла, что и вправду умираю. Неужели конец? Неужели в моей жизни не будет больше ничего? Только пустота и огромное беззвездное небо? Или старый храм, заполненный моими родичами, — и вечная молитва или просьба о прощении — без надежды, без единого слова в ответ?…

Умирать было страшно. Это совершенно несправедливо — умирать в семнадцать лет, едва?едва начав узнавать жизнь, еще надеясь на счастье, — ведь должно же мне быть отпущено хотя бы немного счастья? Ведь для чего?то же я появилась на этой земле? Я не случайность, не ошибка природы и я — хочу жить! Жить — ради себя и ради Артура, жить — чтобы кто?то помнил о тех, ушедших, собравшихся в одиноком храме где?то на окраине вечности.

— Это твой последний шанс. Не теряй времени. Оно драгоценно! — проговорил Ловчий.

Его волчьи глаза смотрели на меня в упор.

«Нет», — попыталась сказать я, но изнутри, откуда?то из глубин моего существа, поднималась ответная волна безумия. Наверное, это то, что называют инстинктом выживания. Мой разум сопротивлялся. Я не хотела пить его кровь! Я не хотела становиться вампиром! Только не это! Разве Артур или мои родители пожелали бы для меня такой судьбы?! Но тело хотело жить, оно цеплялось за жизнь. Я словно со стороны наблюдала, как мои губы вдруг разомкнулись и я… или кто?то чужой, принявший мое обличье, жадно вцепился в протянутую руку.

Кровь вливалась в меня раскаленным металлом, сжигая мои внутренности, принося с собой боль и какое?то нереальное, нечеловеческое облегчение.

— Вот видишь, не нужно никаких глупых обрядов. Только моя кровь и твоя. Вот и все. Это все, что нужно. Добро пожаловать в вечность.

Он говорил почти ласково…

И тут на меня накатила новая волна боли. Я не знала, что бывает такая боль, я и не представляла, что могу вынести такое. Теперь в глаза мне смотрела сама ночь.

— Вот теперь ты моя. Я знала, что так и будет, — шептала она, оплетая меня щупальцами тьмы, пеленая так, как пеленают младенцев. — Ты все?таки покорилась мне, и теперь я стану твоей единоличной хозяйкой. Открой свое сердце гневу и ненависти. Теперь ты можешь не бояться ничего. Теперь все в твоих руках. Хочешь, мы заставим этот мир захлебнуться в собственной крови! Мы с тобой сможем все! И нет для нас преград ни на земле, ни над землею!