Книга Бог пятничного вечера - Чарльз Мартин

Парень кивнул, занял позицию и открыл огонь.

Одному из ресиверов, когда он принимал пас, мяч порвал перчатку по шву. Принимающие только ахали и охали. Ди уже называли Суперменом и Криптонитом.

На середине отсчета он вдруг остановился, повернулся ко мне и подмигнул, а потом закончил.

И тогда я понял.

Я стоял позади, отдав ему центр поля. Через несколько минут Деймон хлопнул планшетом о колено и вышел со стадиона через туннель.

Минут через двадцать Ди назвал на линии комбинацию и сделал пас на сорок два фута, чем поднял на ноги всех скаутов, а когда он послал Родди в прорыв флаем на пятьдесят ярдов, поднялся уже весь стадион, а ESPN повел прямой репортаж с поля. Родди принес мне мяч и прошептал:

– Закончил, зэк?

Я посмотрел на поле и услышал эхо отца: его улыбку, наш смех. Я увидел потное лицо Вуда в хадле, табло. Я вспомнил запах скошенной травы, свежей краски и рвущий душу крик девушки, державшей в одной руке мое сердце, а в другой – молочник с монетками.

Несмотря на боль и осознание скорой развязки, я вызвал в памяти ту игру – ее чудо, величие и красоту. Я вспомнил мою любовь.

И когда я начал отсчет – «И сорок два, и сорок три… чек-хот рейзор»… – решетки растаяли.

За спиной у меня пробежал Родди.

– Уверен, что сможешь бросить так далеко? – шутливо крикнул он. – Не боишься опозориться перед публикой?

Род дошел до левого хэша.

Я пробросил мяч себе, и Родди сорвался с места как стрела. Все следили только за мной и им, я уже понял, что лайнбекер выходит из угла, отрезая инсайд, и Родди бежит в угол эндовой зоны. Я отскочил на пять шагов, взглянул на моего слабого ресивера, отвлек сейфти ложным отступом, а потом повернулся, нырнул под защитного такла, уклонился от внешнего лайнбекера, рванул вниз левую руку и запустил ракету в угол эндовой зоны. Родди еще не было там, но я знал, что он там будет через две с половиной секунды. Мяч ушел по спирали, нырнул, и Родди поймал его на ходу за семьдесят ярдов от меня – принял через левое плечо в углу эндовой зоны.

Вот тогда критики и заткнулись.

Повернувшись, я впервые заметил Одри. Она сидела на «своем месте» и размахивала свитером Ди. Я поднял руку, в ответ она положила руку на грудь – спасибо.

Я оттянул вниз воротник и показал ей голубя на шее.

Я бросал еще час, а ESPN-2 вел прямую трансляцию всей тренировки.

В восемь вечера Вуд дал свисток, и мы вышли в центр поля, чтобы ответить на вопросы. Первый репортер сунул микрофон едва ли не в лицо Ди.

– Далтон, в каком ты колледже?

– Э… – Я улыбнулся, заметив, как Одри пробилась через толпу вперед, где она могла бы слышать Ди, а он – видеть ее. – Я заканчиваю школу… здесь, в Сент-Бернаре.

Толпа зашумела.

– Сколько тебе лет? – спросил другой.

Ди взглянул на меня. Я кивнул.

– Семнадцать.

Шум усилился. Потом какой-то репортер провел нехитрый подсчет, и я увидел, как меняется его лицо. Он бросил взгляд на мой браслет, посмотрел на Ди и снова на меня.

– Но, Мэтью, разве это не нарушение условий вашего освобождения?

Все стихли.

Я ответил так, чтобы слышали все.

– Верно.

На какое-то время толпа умолкла, никто не знал, что сказать. И тут на дороге появился черный «Форд Краун Виктория». Я был благодарен ей за то, что она не приехала раньше, хотя, может быть, и приехала, но ждала моего подтверждения. Пока она пробивалась к нам, я повернулся к Ди и улыбнулся.

– Думаю, в этом году проблем с местом в составе у тебя не будет. Да и в следующем тоже.

До парня лишь теперь стало доходить, что именно мы сделали. Ди кивнул, а Одри уже взяла его за руку. У него была она, а у нее – он, и я был рад за них.

Дебби решительно прошествовала через поле и громко, чтобы всем стало ясно, кто здесь главный, объявила:

– Мэтью Райзин, вы имеете право хранить молчание. Все, что вы скажете… – Сопровождавшие ее агенты надели на меня наручники и повели к машине, но тут перед нами встала Одри.

Посмотрев на меня, она прошептала:

– У тебя есть кое-что, что принадлежит мне.

Я склонил голову, и она сняла с моей шеи подвеску. Цепочка выскользнула из ее дрожащих пальцев, и голубка повисла между нами. Ди обнял ее за плечи.

Последние прутья задрожали…

Я прижался к ней лбом и произнес слова, которые рождались двенадцать лет.

– А у тебя есть кое-что мое. – Я поцеловал ее в щеку. – И всегда будет.

Глава 32

Лишь когда щелкнул электронный замок на дверях камеры, я в полной мере осознал, что вернулся в тюрьму. Я сел на койку и огляделся: тут мало что изменилось. Моя жизнь в шестидесяти четырех квадратных футах. По прибытии с меня сняли ножной браслет, и ощущение было странное. Вроде бы свободен, но – нет. Вуд сказал, что власти получили анонимную информацию о моих отношениях с Ди. Доказательством послужили записи на видеопленку наших тренировок. Те самые, что я видел на DVD-диске, прилепленном к моей двери.

Вуд объяснил, что дело против меня было открыто и закрыто. Его прежний опыт работы со мной и видеозаписями ничего хорошего не сулил, поэтому он предложил мне признать свою вину. Я ответил, что и не собирался ее отрицать. Он сообщил, что, согласно закону, судья постановит, чтобы я отсидел остаток первого срока, и добавит еще десять лет за нарушения условий досрочного освобождения. Принимая во внимание видеозаписи, мы оба знали, что это означает.

Наутро после нашей показательной тренировки спортивный директор и члены попечительского совета школы при монастыре имели довольно короткую встречу с Деймоном. Ди был назван начинающим квотербеком. Дебби отказалась от всех прежних обвинений, и теперь, когда было доказано, что продукты были просроченными, Мейсон даже предложил снова взять его на работу. В течение месяца после моего возвращения в тюрьму прошли первые три игры сезона. Ди своей игрой превзошел все ожидания. В последнюю пятницу он принес шесть тачдаунов. «Стрит-энд-Смит» поместила его в своем рейтинге в двадцатку лучших, в которой он каждую неделю поднимался все выше. Теперь, когда цепь отвержения, приковывавшая его к прошлому, была порвана, он расцвел, доказывая правоту Одри.

У каждого человека есть якорь.

Я не разрешал Ди приезжать ко мне, зная, что видеть меня здесь ему будет слишком тяжело. Да и мне от этих визитов было бы не лучше. Я не знал, как проживу оставшуюся жизнь в стальной клетке. С этим я пока еще не разобрался и только знал, что вышел не просто так. Мне нужно было выйти, чтобы найти Одри и полюбить того, кого полюбила она, – Ди. И я сделал это. И нашел в том огромное удовольствие. Я не мог этого объяснить, просто знал, что, когда двери тюрьмы закрылись за мной, мне было мучительно больно и одиноко, но я не был зол.