Книга Догмат крови - Сергей Степанов

— Иудейское! — воскликнул прокурор. — Тогда почему вы именуете себя Дмитрием Григорьевичем? Это христианское имя.

— Какая разница? — вмешался Брандорф. — Сейчас многие интеллигентные евреи называют себе на русский лад.

— Пусть скажет, как он записан в метриках, — заупрямился Чаплинский.

— Мордехай Гершков.

— Вот так и занесите в протокол: Мордко Гершков, именующий себя Дмитрием Григорьевичем.

Подполковник Иванов спросил, с какой целью допрашиваемый покушался на жизнь статс-секретаря. Богров заученно заговорил:

— Покушение произведено мною потому, что я считаю Столыпина главным виновником наступившей в России реакции, то есть отступлением от установившегося в 1905 году порядка: изменение избирательного закона, игнорирование мнения Государственной думы, притеснение печати, инородцев…

Вернулся ротмистр с билетной книгой под мышкой. Не говоря ни слова, он положил книгу перед прокурором, отчеркнув ногтем нужную строку. Против номера 406-го значилась пометка: «передан в распоряжение охранного отделения». Чаплинский молча передал книгу Иванову. Брови подполковника поползли вверх. Он спросил Богрова:

— Каким образом вы получили билет на парадный спектакль?

— Я обратился к начальнику охранного отделения подполковнику Кулябко и сообщил ему, что ко мне якобы прибыл некий молодой человек, который готовит покушение на одного из министров, и что этот молодой человек проживает у меня в квартире. При свидании с Кулябко в гостинице «Европейская» присутствовали полковник Спиридович и еще один господин, кажется, Веригин. Во время разговора с ними я напирал на необходимость выделить меня из компании бомбистов и с этой целью просил создать предлог в виде ухода моего из квартиры в театр. Также я сказал, что если мне дадут билет в театр, то смогу предотвратить покушение, указав на заговорщиков. Билет мне был доставлен на квартиру филером охранного отделения сегодня вечером часов в восемь.

В курительную пропустили полицейского пристава.

— Ваше превосходительство, — козырнул он, — начальник охранного отделения требует немедленно доставить ему задержанного.

— Передайте господину подполковнику, чтобы он сам пожаловал сюда для объяснения.

— Их высокоблагородие за дверью.

Чаплинский вышел в коридор и набросился на Кулябко:

— Вы дали Мордке Богрову билет в театр?

— Дал, дурак, собственными руками дал! Свояк мой, полковник Спиридович, присоветовал, — простонал начальник охранного отделения. — Богров придумал про бомбистов. Сейчас старший филер Демидюк обыскал его квартиру — ни души. Ясно, что там никого не было с самого начала. Заморочил он нас, а стрелял, мерзавец, сам.

— Как вы могли довериться первому встречному?

— Да не первый он встречный! Ах, Боже ты мой! В том-то и дело, что он, подлец, мой же сотрудник, коему я доверял больше, чем самому себе!

— Мордка Богров — ваш агент? — ахнул прокурор.

— Так точно-с! Секретный осведомитель, по кличке Аленский. Умоляю, разрешите переговорить с ним с глазу на глаз.

Чаплинский подозрительно покосился на саблю, опоясывающую толстую талию Кулябко. Перед его мысленным взором блеснул клинок, занесенный полковником Спиридовичем над головой Богрова. «Ох, странно все это, — размышлял прокурор. — Распутин с его пророчеством, начальник охранки в обнимку с террористом, некстати захворавший командир корпуса жандармов, которого молва называет злейшим врагом министра». Чаплинский не знал, как объяснить все эти странности, но твердо понимал, что нельзя выпускать из своих рук арестованного, и без обиняков объявил об этом Кулябко. Начальник охранного отделения, схватившись за голову, пошел прочь.

— Георгий Гаврилович! — навстречу прокурору спешил декан медицинского факультета Оболонский.

— Что с министром? — готовясь услышать худшее, спросил Чаплинский.

— Мы с лейб-медиком Рейном остановили кровотечение. Сейчас Столыпина перевезли в лечебницу Маковского. Одна рана легкая — навылет сквозь мягкие ткани руки. Другая, увы, гораздо серьезнее. Боюсь, не повреждена ли печень. Но есть надежда, что пуля изменила траекторию, попав во Владимирский крест. Если так, то Святой Владимир, Креститель Руси, спасет Петра Аркадьевича, — Оболонский осенил себя крестным знамением.

Чаплинский тоже истово и неумело перекрестился по православному.

— Вас разыскивает Коковцов, — вспомнил декан.

— Министр финансов? Меня? Вы не путаете?

— Он просил вас немедленно приехать в лечебницу.

— Хорошо, только отдам распоряжение о продолжении допроса.

Лечебница Маковского была ближайшей от театра. Дойдя до Малой Владимирской, Чаплинский увидел дворников, рассыпающих сено на мостовую, чтобы шум проезжающих экипажей не потревожил раненого. Коковцова он застал в вестибюле лечебницы.

— Да, я посылал за прокурором. Будучи заместителем Петра Аркадьевича по Совету министров, я в случае его болезни исполняю обязанности главы правительства, — важно пояснил Коковцов. — Допрошен ли покушавшийся?

— Ваше высокопревосходительство, уже удалось установить, что задержанный является агентом киевского охранного отделения.

— Н-да! — мрачно процедил Коковцов. — Петр Аркадьевич частенько повторял: «Меня убьют чины охраны». Как в воду глядел! Добрались до него, сановные подлецы! Попытайтесь распутать клубочек, хотя, боюсь, ниточка заведет очень далеко. Слишком многим выгодна смерть Петра Аркадьевича. Мне доложили, что преступник — еврей. Действительно так? Плохо! Начальник края сообщил, что еврейские семьи уже выносят из домов свои пожитки и собираются бежать из Киева в страхе перед погромом. Между тем в городе совсем нет войск, ибо все части выдвинуты на завтрашние маневры в высочайшем присутствии. Я намерен отозвать три казачьих полка, чтобы они к утру заняли Подол и другие части города. На ваш взгляд, достаточно ли принятых мер?

Чаплинский робко промямлил, что у многих, конечно, зачешутся кулаки ответить на выстрел Богрова хорошеньким погромом. Но надо ли вводить в город войска? Это может вызвать сильное раздражение в простом народе. Скажут: вот евреи устроили покушение, а власти их защищают.

— Не понимаю вас, господин прокурор! — загремел на весь вестибюль министр. — Не понимаю и удивляюсь вашему цинизму? Что из того, что покушавшийся оказался евреем? Разве это повод мстить его соплеменникам? — затем Коковцов произнес уже более спокойным тоном. — Интересы высшей политики требуют не раздражать банкиров-евреев, иначе у нас будут сложности с заключением очередного займа. Разразись в России погром, парижский и лондонский Ротшильды, берлинский дом Мендельсона, американский дом Моргана, голландская финансовая группа Нецлина — все они набросятся на русский рубль и начнут валить его. Дабы оградить биржу от потрясений, я потребовал от генерал-губернатора не допустить беспорядков. Вам же, господин прокурор, я поручаю вызвать руководителей киевских монархических союзов и предупредить их об ответственности за призывы к погрому. Что там следует по закону?