Книга Нелидова. Камер-Фрейлина императрицы - Нина Молева

Марья Саввишна причитать не причитает, а в уголках слезу смахивает: не бережёте себя, государыня. Нешто не одна у вас жизнь, о себе бы подумали.

Анна Степановна тоже не молчит — против папы крутит. Один раз, с досады, прямо выложила. Поопасились бы, государыня. Уж на что Орловы преданы вашему величеству были — избавились от них. Не одной ночью бессонной за расставание расплатились. А тут от Григория Александровича тем паче вовремя избавиться надобно. Мало что ли люди об амбициях потёмкинских говорят. Да и вам что за радость? Родили Лизавету, беременностью перемучились, и Бог с ним. Нешто это любовь у него-то? Так. Бугай здоровый свою нужду при случае и справляет.

Думала обидеться. Думала, а позже... Что там говорить: ему бы только земель побольше да дела поменьше. Когда расстаться решила, сам первый, словно почуял, заговорил. Мол, государыня матушка, одна ты у меня в жизни была, одной и останешься. Никто акромя тебя мне не нужен, что бы тебе в уши ни пели.

Уехал в южные степи. Румянцев поторопился двух молодцов своих представить. Анна Степановна на помощь кинулась. Так хвалила, так хвалила, что от одного любопытства... Опять завралась. Какое любопытство! Хорош Петруша Завадовский, и впрямь хорош — глаз не отвести. Да не в том дело. Как в глаза загляделся, словно затмение какое нашло: любит.

Себе не поверила. Да как не поверишь? На руки в первый же день поднял, перед собой на вытянутых руках держит — глаз отвести сам вроде не может. Держал-держал, сказала: да полно тебе, не легка ноша — поставь. Не легка, ответил? Такая-то ноша да не легка? Государыня, я бы вас как пушинку вдоль всех границ державы вашей неохватной пронёс, не пил, не ел, только бы вами любовался!

Поэт, как есть поэт. Иль рыцарь средневековый. А разобраться — какое уж там рыцарство! Корреспондентам своим старинным писать про него стала — сама удивилась. Родился в глухомани Черниговской, в деревеньке, что и названия не выговоришь. Семья — из старшин казачьих. Учиться в иезуитское училище в Орше отправили, оттуда в Киевскую духовную академию перебрался и сразу в канцелярию малороссийского генерал-губернатора пёрышком скрипеть засел. Очень Румянцеву по душе характером пришёлся: что собой хорош, что нравом покладист. На всё улыбкой отвечает. Голоса ни-ни не подымает. В ссоры ни с кем не вступает.

Вся первая турецкая война для него при Румянцеве прошла. Вот и привёз любимца в Петербург. Кирила Григорьевич Разумовский по старой памяти вольность допустил. Два хохла, говорит, во всём одинаковых, только Завадовскому повезло, а Разумовскому нет, а жаль, ваше величество, ещё как жаль.

Не призналась: самой жаль. Время было не то, сама себе хозяйкой не была. А помнила. Сколько лет прошло, всё в памяти стоит. Губы полные вишнёвые. Зубы жемчужные. Рост — загляденье. Угрюмости какой никогда и в помине не бывало. Глаза карие, весёлые, от смеха искрятся. Может, из-за него и впрямь к Завадовскому потянулась.

Да что проку. Часу нет на простое бабье счастье. Вон опять Анна Степановна. Раскраснелась вся. Торопится. С ноги на ногу переваливается. Веером из последних сил обмахивается.

— Государыня!

— Что ты, что ты, Королева Лото?

— Ваше величество, новость последнюю от молодых наших только что узнала. Неудовольствие у них. Великая княгинюшка собралась было к императрице с жалобой.

— Это ещё что за новости? Года не прожили!

— Вот-вот, государыня, о том и речь. Бунтовать молодая вздумала. Великий князь пожелал в библиотеку с одной из фрейлин пойти — о книжке какой разговор зашёл. Великая княгиня воспротивилась. Мол, ей самой фрейлина понадобится, отпустить её не может. У неё, мол, фрейлины служат, не у великого князя.

— Один на один разговор был?

— Кабы, государыня! При всех, как из-за обеденного стола вставать стали. Такого шуму наделала! Великий князь...

— О великом князе можешь не рассказывать — все его характер знаем. Отвечать супруге стал ли?

— Не стал, государыня, не стал! Фрейлине приказал в библиотеку идти книжку искать, а о великой княгине отозвался, что нездорова, что следует ей немедля в постелю лечь и медика позвать, чтоб припадок какой с ней не случился.

— Унялась?

— Не то что не унялась, пригрозила к твоему величеству с жалобой в сей же час идти. Великий князь только дверью с размаху хлопнул — стёкла в окнах зазвенели. Крут Павел Петрович, куда как крут.

— А она дура. Жалоб мне её только не хватало! И что дальше?

— Да что, все на цыпочках разошлись, а великая княгиня за ужином за ту же тему принялась. Мол, великий князь этикет нарушает, что она здесь хозяйка, ей и порядок наводить.

— Вот и гляди, Анна Степановна, выходит, хрен редьки не слаще. Что же это за невезение такое! Без неё забот полно.

— Ваше величество, вам мой умишко ни к чему, а вдруг на сей раз и от него толк будет. Что, государыня, если кто с этой принцессой на особности потолкует? Припугнёт, может. Мол, гляди и из державы Российской выслать могут, коли императрицу беспокоить будет. Лет-то Марье Фёдоровне немного, так и поучить в самый раз. Коли ума хватит, на всю жизнь заречётся.

— Сама поговоришь?

— Что вы, государыня, что вы! Нешто она со мной в разговор вступит? Вон амбиций каких набралась, только руками разведёшь. Порядков наших узнать не успела, а уж командовать принялась.

— А тогда кто? Не Потёмкину же поручать.

— Что если, государыня, дело это Иосифу Михайловичу передать, чтобы с братцем великой княгини потолковал? Человек де Рибас обходительный. Никакой персоны нипочём не заденет, обиды не причинит, а разъяснить просто может. Ведь братцу-то, государыня, тоже российская служба снится. Вот пусть и о себе кстати побеспокоится.

— А фрейлина-то кто?

— Нелидова, государыня.

* * *

Всемилостивейшая государыня!

Во всё время счастливого государствования вашего императорского величества службу мою продолжал сколько сил и возможности моей было, а ноне пришед в несостояние, расстроив всё моё здоровье и не находя себя более способным, принуждённым нахожусь пасть к освящённейшим стопам вашего императорского величества и просить от службы увольнения в вечную отставку вашего императорского величества.

Всемилостивейшей моей государыни всеподданнейший раб

граф А. Орлов-Чесменский.

1775 года ноября... дня. А.Г. Орлов — Екатерине II.

А.Г. Орлов, А.С. Протасова

— К графу я, голубчик.

— А как же-с! Ждёт, ждёт вас, госпожа Протасова, Алексей Григорьевич. Даже на дорогу посылал карету высматривать. Пожалуйте-с.

— Задержалась, вижу, Анна Степановна.

— Ох, ваше сиятельство, не так-то легко из дворца украдкой уехать. Минутку способную выбирала, вот и ввела тебя в неудовольствие.