Книга Я все помню - Уэнди Уокер

Знаю, я использую много метафор. Выбирайте любую: вагонетка «американских горок», ухающая вниз, катастрофа, вызванная столкновением двух автомобилей, волокна сахара, наматывающиеся на палочку и образующие идеальной формы конус. Для конца истории все сгодится, потому как финал – это часть, где события развиваются с головокружительной скоростью.

Мы с Шарлоттой поработали над ее внутренними противоречиями. Доктор в тот день блистал во всем своем великолепии. Хронометраж, слова, то, как он подвел женщину к истине, сокрытой внутри ее естества. У нее болела душа, а собственное поведение внушало отвращение. Плохая Шарлотта сдавала позиции. Я работал над демонтажем Шарлотты хорошей. Мы поговорили об узах, связывавших ее с Дженни, а также о том, что хорошая, идеальная Шарлотта никогда бы не смогла постичь боль дочери и прочувствовать, что испытывала Дженни в тот вечер, когда ее лишили воли. Женщина все поняла. Подобные мысли уже пришли ей в голову, теперь им оставалось лишь там закрепиться.

Перед уходом она сказала:

Да… чуть не забыла. Когда к вам придет Том, приготовьтесь. Он нашел в альбоме фотографию парня в синей толстовке. Лица его не видно, потому как он стоит спиной, да к тому же в толпе. Думаю, там снята футбольная команда. Эта фотография для него превратилась в навязчивую идею. По правде говоря, я понятия не имею, где он ее откопал. Должно быть, рассматривал каждый снимок через увеличительное стекло.

– Уверен, что Том сам мне все расскажет. А он передал альбом детективу Парсонсу?

Позвонил ему в шесть утра. Представляете? Совсем с катушек слетел. Как же я от него устала.

Я улыбнулся. Шарлотта ушла. Я был совершенно спокоен.

– Детектив Парсонс? – Я набрал его номер сразу после того, как за пациенткой закрылась дверь.

Пересказывать наш с ним разговор я не буду. Скажу лишь, что злоупотребил доверием Шарлотты и предложил Парсонсу проверить алиби Боба в клубе. Выпытывать у меня подробности он не стал. То, что вопрос до сих пор не закрыт, отнюдь не привело его в восторг. Я уверен, что после звонка Тома у детектива Парсонса и без меня был очень трудный день. Хотя меня это не касалось.

Вы когда-нибудь видели в цирке акробатов, которые расхаживают по канату, да при этом еще вращают на двух палках по тарелке?

После обеда пришел Шон Логан. Он был взволнован.

– Что-то случилось? Вы чем-то расстроены?

Нет, – с сарказмом в голосе ответил он. – Со мной, док, все в полном порядке.

– Шон. Я понимаю, порой мы переходим границы, в то время как для нашей работы очень важно оставаться в рамках. Но мне кажется, я проявил бы небрежность, если бы обошел вниманием какие-то вещи, о которых знал и которые, вероятно, в течение нескольких дней вас беспокоили.

Парень посмотрел на меня с видом крутого тинейджера. Потом пожал плечами. Еще вчера я почувствовал бы себя от этого плохо. Видеть своего пациента, этого стойкого солдата, получившего ранение на войне, без привычной улыбки, без чувства юмора и без симпатии ко мне было бы очень и очень больно. Но сегодня я превратился в скалу. Да и потом, мне было известно, что старый Шон еще вернется.

– Шон, мне известно, что вы с Дженни очень сблизились. Я также понимаю, что в данный момент она переживает довольно мучительный период, вызванный вернувшимися воспоминаниями. Или того, что она таковыми считает. К тому же ее беспокоит, что я сомневаюсь в их подлинности.

Он засопел. Шон все так же быстро впадал в гнев – внутри его естества бродило и чувство вины, и другие призраки.

Док, я просто обязан вам сказать. Мне неведомо, почему этот долбаный монстр все еще не за решеткой. Я не понимаю, как вы можете здесь сидеть. У вас есть сведения, но вы ими со мной не делитесь, предпочитая водить ваши мудреные, никчемные разговоры. Почему бы вам не арестовать этого подонка и не посадить под замок вместе с остальной мразью на этой планете? Неужели кроме всего этого хлама в вашей душе больше ничего не осталось? Неужели то, через что пришлось пройти этой несчастной девушке, вас, черт возьми, совершенно не волнует?

Я откинулся на стуле; сердце если и застучало быстрее, то лишь самую малость. Гнев Шона искал выхода, но его нельзя было направить на что-либо невинное, как жена или маленький сынишка. Его можно было выплеснуть лишь на что-то такое, ради чего не надо было бы сдерживаться любой ценой.

– Волнует, Шон. Но я стараюсь изо всех сил, чтобы мои эмоции никак не влияли на работу с пациентами. С вами. С Дженни.

Я вздохнул и отвел глаза в сторону. Лицо приняло страдальческое выражение, в последнее время уже не раз виденное мною в зеркале и успевшее стать моей второй натурой.

– И интересы Дженни для меня лично – высший приоритет, – с обиженным видом сказал я. – Для меня чрезвычайно важны и ее воспоминания, и человек, которого она вспомнила и в отношении которого сейчас ведется расследование. Больше по этому поводу я не скажу ничего, потому как это не мое дело. Но как профессионал я обязан убедиться до конца, что здесь нет никакой ошибки. Он никуда не денется. Если мы, не торопясь, будем делать все как положено, ничего плохого в этом не будет. И если выяснится, что он виновен – а на данный момент это большой вопрос, то ему не удастся уйти от ответственности за недостатком улик.

Шон вновь посмотрел на меня, на этот раз уже помягче.

– Вы же знаете, как просто исказить ваши воспоминания о том треклятом дне в Ираке, правда? Вспомните, как осторожно мы воссоздаем события и фон, на котором они происходили. Когда мозг извлекает файл, это процесс очень уязвимый и хрупкий. Боюсь, что память Дженни была искажена внешней суггестией.

Она так не считает. И даже уверена в обратном.

– Но при этом, когда она говорит об этом человеке, в ней нет ни страха, ни ярости, ни тоски. Лишь безликая, банальная, продиктованная исключительно мозгом реакция. Вы разве не заметили?

Шон задумался. Он знал, что правда на моей стороне. Я видел это. Из его груди вырвался протяжный вздох. Тело расслабилось, он откинулся на подушки.

Вот дерьмо.

– Вам хотелось бы, чтобы насильником оказался именно он, да?

Да, мать вашу! Ей нужно поставить на этом точку. И вы это прекрасно знаете. Дженни должна жить дальше. Двигаться в будущее.

– В первую очередь она должна вспомнить. Потому что только так сможет изгнать призраков. Как и вы. Может, займемся делом?

Мы с Шоном проработали два часа. Вновь вернулись в пустыню. К его боевому заданию, переговорам по рации и товарищам, которых по одному перебили в той деревне. Еще раз увидели Валансию, шедшего с ним бок о бок. Красную дверь, местных жителей, почему-то не пожелавших спасаться бегством. Женщин и детей. Старика, который гневался больше обычного. У Шона из головы не шли мысли о Дженни. И что еще хуже, она была и в его сердце. Полагаю, он ушел от меня, немного успокоившись. Мне кажется, я вполне осознавал масштаб его ярости и понимал, каким сильным нужно быть человеком, чтобы держать ее в узде. По своей природе он не был жесток. Но хотя я никогда не забывал, что он был солдатом, порой мне каким-то образом удавалось об этом не помнить.