Книга Советский ас Григорий Речкалов, дважды Герой Советского Союза. Дневники, документы, воспоминания - Александр Табаченко

Мало кто знает, что с 19 ноября 1956 года по 17 декабря 1957 года (как гласит архивная справка) здесь 146-й авиационной истребительной Хинганской дивизией командовал дважды Герой Советского Союза полковник (с декабря 1957 года – генерал-майор) Григорий Андреевич Речкалов. Штаб дивизии и один из полков располагался в поселке Матросово Поронайского района, второй полк – близ села Костромского (на мысе Слепиковского) Холмского района, третий авиационный полк базировался недалеко от Медвежьего озера западнее Охи. А автору этих строк в 1955–1958 годах довелось нести службу в 155-м отдельном дивизионе радиообеспечения, который обслуживал полеты истребительного охинского полка.

Первая встреча

Теперь размышляю: а ведь мне выпала большая честь видеть и слушать полковника Г. Речкалова. Политотдел дивизии в феврале 1957 года созвал комсомольскую конференцию в Матросово, проходила она в гарнизонном клубе, в президиуме находились командир дивизии и начальник политотдела полковник Кожухарь – высокий, представительный, строгий, вникавший во все детали политико-воспитательной работы. Шла подготовка к 40-летию Великого Октября, и на проводимом мероприятии был налет предпарадного настроя. Однако надо отдать справедливость, многие делегаты говорили остро, критиковали солдатский быт, указывали на прорехи в организации спортивной и культурно-массовой работы. Полковник Кожухарь был активен, в ходе конференции задавал выступающим вопросы, затем выступил с речью. Его голос соответствовал фигуре, речь впечатляла приподнятостью, содержание призывало высоко держать честь и звание Ленинского комсомола.

Рядом с ним комдив Речкалов как-то не смотрелся, хотя его гимнастерку украшали две «Золотых Звезды»: ни орлиного взгляда, ни металла в голосе. На трибуне он напоминал строгого председателя колхоза, который на собрании тычет носом бригадиров в конкретные неполадки. Он говорил просто и ясно о разгильдяйстве и безответственности отдельных солдат и сержантов, допустивших порчу казенного имущества, технического оборудования: там-то вывели из строя дорогостоящий блок, а вот в какой-то день допустили халатность, по которой могла произойти авария самолета. И везде «отличились» комсомольцы! И все это в конечном итоге снизило боеспособность дивизии…

Речь командира не нашла должного отклика в зале. Нам больше по душе демагогическая запальчивость и разглагольствования о чужих недостатках, а не о своих собственных.

Так и осталась бы речь забытой, если бы в феврале 1958 года я случайно не наткнулся на редакционную статью в журнале «Авиация и космонавтика». Статья призывала помнить замечательные победы советских летчиков в годы Великой Отечественной войны и вслед за именами И. Кожедуба и А. Покрышкина называла выдающихся асов, в их числе дважды Героя Советского Союза Г. Речкалова. Я кинулся к замполиту:

– Смотрите, что пишут про нашего генерала! Ребятам бы об этом рассказать.

Реакция замполита была до обидного никакой.

– Что рассказывать? Все тогда воевали.

Я бы рассказал сослуживцам и без замполита, но сам ничего не знал о Речкалове. А ведь он и в мирное время находился на ответственном посту.

Тогда неспокойно было на границах Дальнего Востока. Всю сложность обстановки до нас, естественно, не доводили, но мы знали, что американские самолеты постоянно рыскали вдоль советских границ. С аэродрома то и дело поднимали дежурное звено: те летели над нейтральными водами, наши – параллельным курсом. Однажды шкодливый чужеземец углубился в советское воздушное пространство, наш капитан «угостил» его, после чего тот «скрылся в сторону моря» – так было принято говорить в те годы. Капитану досрочно присвоили очередное воинское звание, вручили орден «За успехи в боевой и политической подготовке», но тут же куда-то перевели. О сбитом самолете сообщений не было, но слух держался долго.

В нашу сторону систематически запускались какие-то зонды. Чтобы их уничтожить, поднимались лучшие пилоты, не раз вылетал сам Речкалов, но нашим истребителям не хватало высоты.

До сих пор меня не покидают чувства горечи, досады и обиды за то, что даже в армейской среде тогда не говорили о прошедшей войне, не устраивали встреч с фронтовиками. У командира полка полковника Сычева тесно было орденским планкам на кителе. Там же нес службу капитан, командир эскадрильи с широким шрамом на лице. Думаю, что табу было наложено на военную тему сверху, иначе пришлось бы отвечать на многие вопросы, неудобные для руководства всех рангов.

Вторая встреча

Возможно, та комсомольская конференция и не вспомнилась бы, если бы я не наткнулся в перечне о книжных новинках на сообщение, которое ударило как током: «Григорий Речкалов. Пылающее небо 1941-го. М.: Яуза, Эксмо, 2008»… Немедля я сделал заказ и через два месяца с трепетом открыл книгу. Только после второго прочтения стало ясно: почему отставной генерал вспомнил самый трагический период нашей истории. Гибель товарищей, страдания народа жгли ему сердце. Советская военная авиация в первый день войны понесла тяжелые потери – немцы уничтожали наши самолеты на земле. И все же 22 июня в районе города Бельцы летчики 55-го истребительного полка, в котором служили А. Покрышкин и Г. Речкалов, сбили десять вражеских самолетов. В тот же день советские летчики в разных местах совершили двадцать таранов! Политрук А.С. Данилов получил в воздушном бою ранения в ногу, в руку, в голову, однако нашел в себе силы, чтобы таранить противника и приземлить свою истерзанную «Чайку». После излечения Данилов получил орден Ленина и успешно воевал до Победы.

25 июля истребители 55-го полка пять раз вылетали на штурмовку и один раз – на перехват вражеских самолетов. Под вечер их, усталых, пропотевших, подняли снова. Они атаковали вражескую колонну – грузовики, повозки, танки. «Чайки» полосовали воздух реактивными снарядами – эрэсы разносили вдребезги все, что попадалось на пути. Вот вражеский грузовик в прицеле, он растет в размерах с каждой секундой. Мозг диктует: «Выходи из атаки!» А руки жмут на гашетку. Пилот рвет на себя ручку управления. Под тяжестью перегрузки тело сжимается в ожидании неотвратимого удара. Его спасла взрывная волна, подтолкнувшая самолет ввысь…

Через несколько дней звенья снова атаковали колонны. И вдруг очки Речкалова забрызгало чем-то черным. Он оглядел кабину: половина правой педали валялась на полу в маслянистой луже, нос сапога представлял собой месиво из окровавленных кусков кожи. А тут пара вражеских истребителей! «Я по-настоящему понял, что такое враг. Боль и реальная близость смерти вдохнули новые силы… Мой истребитель мчался по дну балки с максимальной скоростью. С непостижимой молниеносной реакцией я выписывал изгибы, проделывал акробатические трюки, проскакивал под перекинутыми через овраг проводами».

Только благодаря воле и мастерству раненый летчик ушел от преследователей и благополучно приземлился. С летного поле его увезла санитарная машина. А вот в следующий раз приземление было иным…

После госпиталя Речкалов вернулся в родной полк. Однажды его послали отследить бронепоезд, причинявший много вреда нашим наземным частям. Можно сказать, ему повезло: он с трудом разглядел искусно замаскированную махину. Теперь предстояло вывести на это чудовище штурмовики. И вот шестерка Илов мастерски обрабатывает сто раз проклятый объект, в небе взметает огромный клуб дыма. Но тут появляются вызванные по радио «Мессершмитты». Илы успели улететь, истребители вступили в неравный бой: тех – шестеро, наших – трое. Речкалов сбил одного, но и ему досталось. Острая боль с такой силой пронзила ногу, что у него на какое-то время померкло сознание. Очнувшись, он попытался выровнять самолет, но высоты уже не было. Однако МиГ не ударился о землю, а по пологому склону скользнул на вражеские окопы. Треск и грохот оглушили пилота. «Я весь обмяк и обессилел… Что-то посыпалось на лицо. Зеленые, красные, синие круги, бешено крутясь, смешались, и меня понесло в черную бездну». Пилот очнулся лишь тогда, когда его стали нести свои. Они пояснили: