Книга Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца - Михаил Ишков

– Мы на месте, – говорит штурман, и буквально через несколько мгновений я убеждаюсь в его правоте, увидев на темно-серой поверхности облаков яркое пятно. Это светит прожектор, обозначающий район нашего, ставшего за это время родным, аэродрома. Саша с блеском выполнил свою задачу, теперь дело за мной.

– Я – «двойка». Как погода? – запрашиваю «землю».

– Плохо, – отвечает дежурный, – нижняя кромка облаков на уровне пятидесяти метров.

Да, высота, скажем прямо, небольшая, но местность вокруг аэродрома, лишенная каких-либо возвышенностей, еще позволяет осуществить посадку даже в таких условиях. При более низкой облачности опускаться уже опасно, можно за деревья зацепиться.

Пробиться сквозь облака… Сказать, что это очень непростое и опасное дело, – значит не сказать ничего. Здесь права на ошибку нет и не может быть. Ведь даже точное знание высоты нижней кромки, что бывает весьма редко, совершенно не гарантирует удачи – показания наших высотомеров сильно зависят от атмосферного давления, поэтому всецело положиться на них невозможно. Да и погодные условия могут радикально измениться даже за очень небольшой промежуток времени, а уж тем более за три часа после взлета, поэтому единственное, что остается, – метр за метром прогрызать облачность в надежде установить визуальный контакт с землей.

«Ну, с богом!» – подумал я, погружаясь в облака. Опускаюсь ниже, ниже, еще ниже, в кабине становится все темнее и темнее, а противный «дымок» все так же лижет стекла кабины, полностью закрывая обзор. Мельком бросаю взгляд на авиагоризонт, проверяя пространственную ориентацию самолета, затем на высотомер. Все нормально, запас еще есть. Продолжаю снижение.

Наконец начинают проступать неясные контуры деревьев, и вскоре мне удалось, сориентировавшись на местности, выйти к аэродрому. И когда до посадки оставалось совсем немного, прямо по курсу, на взлетно-посадочной полосе, вспыхнул огонь. Пришлось уходить на второй круг, после которого стало окончательно ясно: сесть дома не получится. Ладно, не беда, пойдем на восток, в Новую Ладогу…

…Первым из-за отказа прибора скорости незадолго после взлета вернулся экипаж Коли Соловьева. Затем, выполнив задание, стали приходить остальные. Предпоследним садился экипаж капитана Константюка. Но туман сыграл с ним злую шутку, и комэск, внезапно утратив видимость, зацепился за деревья. Машина камнем рухнула на землю и загорелась. Штурман Петр Кошелев сумел спастись сам и вытащить из огня своего тяжело раненного командира…

Но Новая Ладога также оказалась закрыта туманом. Вдобавок местная ПВО, классифицировав наш самолет как вражеский, открыла по нам довольно плотный зенитный огонь. Так что пришлось убираться оттуда, чтоб чего не вышло. В Сеще и в Тихвине погодные условия оказались еще хуже, чем у нас, поэтому извечный русский вопрос «что делать?» встал с предельной остротой, требуя моментального принятия решения.

Взяли курс на Москву, набрали высоту две тысячи метров и потопали. Луна светит, облака проплывают под крыльями. Кажется, конца и края этому не будет…

– Командир! Сколько топлива осталось? – интересуется Саша.

– Полчаса у нас есть гарантированно, – отвечаю. – 1-й и 2-й баки выработаны, остались 3-й и 4-й, и то не полные. Ну, в лучшем случае минут сорок. Если не распогодится, будем прыгать.

– Допустим, – вслух размышляет штурман, – мы с радистом где-то рядом приземлимся. Вместе не пропадем. А ты как же?

«Действительно. Пока я двигатели выключу да винт во флюгер переведу, чтоб насмерть не зарубило, когда из кабины вылазить буду… или машину переверну вверх ногами, тогда меня само выбросит… Но все эти действия требуют времени, за которое меня отнесет от экипажа километров на десять. Мы и не найдемся».

Внезапно в памяти, как призрак прошлого, всплыло неприятное воспоминание об инциденте в Бузулуке, когда я, чудом не разбив свой самолет, терзался в ожидании трибунала. Вновь, как и тогда, знакомый холодок под кожей… и ужасное чувство обреченности. Нет, этого больше не повторится!

– Будем снижаться и искать место для посадки, – объявляю экипажу свое окончательное решение.

Приходится вновь пробивать облака. Но теперь все гораздо сложнее, ведь я не знаю ни характера местности, ни высоты нижней кромки. Поэтому приходится быть вдвойне осторожным, как в известной карточной игре, в которой «перебор» гораздо хуже, чем «недобор». Только на этот раз на кону стоят жизни трех человек и абсолютно исправная боевая машина, столь дефицитная в то время.

Но, видимо, погода устала издеваться над нами, поэтому на высоте около трехсот метров моему взору открылась опушка леса, поблизости от которой расположились две небольшие деревеньки и, самое главное, чистое-чистое поле, покрытое снегом… Снизился до двадцати метров, включил фары и пару раз прошелся над ним, внимательно отыскивая малейшие признаки спрятавшихся под снежным одеялом деревьев, кустов или небольших холмиков, способных помешать вынужденной посадке.

Слава богу, «аэродром» находился в пригодном состоянии, поэтому я, не теряя драгоценного времени, сделал круг, чтобы зайти с самой выгодной стороны, обеспечивавшей моему самолету максимальный пробег.

Что интересно, в этот момент я почти не нервничал. Внимание было настолько занято, что ресурсов для каких-либо эмоций практически не оставалось. Я работал спокойно и методично, как будто посадка на живот являлась для меня самым обычным делом, поэтому соприкосновение «брюха» с землей прошло практически незаметно. Даже скорость вначале уменьшилась незначительно.

А вот тут как раз и стало страшно. Самолет ведь несется, как на лыжах, и тормозить что-то пока не собирается. Сперва даже мысль появилась, что на озеро сели. А впереди неумолимо приближается стена соснового леса… Вспомнив советы бывалых летчиков, уперся ногами в приборную доску, чтобы не разбиться о нее при возможном столкновении… Но нам повезло и в этот раз, и машина, замедляясь все быстрее и быстрее, замерла, напоследок слегка качнув крыльями.

Выскочили из самолета вне себя от радости, расцеловались, сели, закурили у кого что есть. Успокоившись, стали решать, что делать дальше. Время – три часа утра, где мы находимся – неизвестно. Саша, думая, что мы сейчас прыгать будем, последние двадцать минут вообще не следил за картой, так что пришлось, оставив стрелка-радиста охранять самолет, идти к ближайшей хате, чтобы уточнить наши координаты. Вот тут-то пригодились имевшиеся на борту лыжи и навыки пользования ими, оставшиеся еще со школьных времен.

– Саша, иди стучи, а я за углом постою, – сказал я, когда мы добрались к заметенному снегом домику.

– А чего я пойду? Давай ты.

– Нет. Я же командир, – стараюсь произнести это самым серьезным тоном, но смех все-таки прорывается наружу. – Ладно, пошли.

На всякий случай достав пистолеты, стучим в дверь. Тишина в ответ. Стучим еще громче – по-прежнему никто не отзывается. Словно нет никого в доме. Но жилище это не производит впечатление заброшенного…

Ладно, идем к соседней, совсем маленькой хатенке. Почти сразу же в окошке показался огонек зажженной коптилочки, а затем показалось настороженное женское лицо. Объяснив ей, кто мы, спросили, где находимся. Название этой самой деревеньки нам ничего не сказало, поэтому пришлось задавать дополнительные уточняющие вопросы: