Книга Это моя земля! - Борис Громов

Хлопнув себя ладонями по бедрам, Миша нарочито гнусавым голосом с приблатненными интонациями, да еще и явно специально жутко фальшивя, затянул дурноматом: «Я был батальонный разведчик, а он – писаришка штабной…»

Издевается, гад. Явно за не шибко добрую шутку про берцы отыгрывается. И ведь даже не обиделся я на него, но… Все равно – задел он меня за живое, чего уж там.

– Упс! – Миша резко оборвал пение. – Блин, братан, ты чего это?

Похоже, что-то такое на моем лице все же проступило, отчего Михаилу надо мной подтрунивать резко расхотелось.

– Ё-моё… прости, Борь, не сообразил сразу.

Я в ответ только рукой махнул: мол, ладно, чего уж там. А Миша понимающе развел руками: мол, кто их, женщин, поймет – и вроде как собрался сказать что-то еще. Но не успел.

Оглушительно грохнула входная дверь, и в квартиру ворвалось маленькое, но очень злое блондинистое торнадо.

– Да я!.. Да он!.. Где?! Да где же! А, вот!!! Убью паскуду!!!

Оба-на! А вот с этого места – подробнее, пожалуйста! Пора бы нашу малорослую валькирию притормозить, пока глупостей не наделала. Выскочив в коридор, я уже на выходе успел перехватить мчащуюся от своей комнаты в обратном направлении Женьку, гневно потрясающую своим «Кедром».

– Ты куда это?

– Не твое дело! – зло отрезала она и попыталась проскользнуть мимо меня через приоткрытую дверь в подъезд.

– Не понял… Вольноопределяющаяся Воробьева, стоять!!!

Рявкнул я так убедительно, что, кажется, по стойке «смирно» замерла не только изумленно вытаращившаяся на меня Женька, но и выглянувший на шум в коридоре младший из Солохиных бандитов. Даже Бася, только что растащенно валявшийся на широком и мягком дерматиновом валике, прыжком перебрался на подоконник и замер там, будто пушистая статуэтка египетской богини Баст, обвив хвостом собранные в кучу лапы. С кухни донеслось удивленное хмыканье Миши. Ага, я и сам офигел. И слово-то какое старорежимное из памяти выкопал – «вольноопределяющаяся». Кстати, вполне подходит к ее нынешнему статусу: вроде и не гражданская барышня, но и погонов пока нет.

– Чего?.. – уже с совсем другими интонациями, скорее испуганно, чем зло, пискнула Женька.

– Не понял! Что отвечает военнослужащий, когда к нему по фамилии обращается старший по возрасту и званию?! – Так, теперь главное – не переборщить, а то еще психанет, вспылит… успокаивай ее потом.

Впрочем, условия, на которых девушку приняли в наш маленький, но дружный коллектив, она, думаю, помнит отлично. Строгая дисциплина и субординация, никаких закидонов. С закидонами – выход вон там, устраивайся среди прочих беженцев, как сама сможешь и захочешь.

Женька на мгновение задумалась и, как мне кажется, вспомнив уроки Грушина (а откуда б ей еще подобные знания почерпнуть), слегка вытянулась и четко отрапортовала:

– Я!

– Вот, – спокойным и дружелюбным тоном продолжил я, – совсем другое дело. А теперь коротко и внятно – что случилось?

Ни коротко, ни внятно у Женьки, разумеется, не получилось, уж больно возмущена она была происшедшим. Если отбросить все эмоции и прочие лирические отступления, вышло следующее: «нестроевой», похоже, решил свести с нашей блондинкой близкое знакомство. Наобещал с три короба: и выйти на военных в Иваново, и выяснить судьбу ее семьи, и даже, если все удачно сложится, радиосвязь с родней организовать. Сегодня пригласил «на огонек»… Но вместо обещанного сеанса связи – полез с руками… М-да… прибью гаденыша. Несмотря на то что он типа ценный специалист. Своими руками курячью шейку сломаю.

– Достаточно, уже и так все понятно, – притормозил я кипящую негодованием Женьку. – Пять нарядов на хозработы вне очереди тебе, Воробьева. Отрабатывать начинаешь немедленно.

– За что?! – Обиде девушки явно нет предела. Ну да, она ж типа потерпевшая…

– За то, что покинула расположение без оружия! – снова рыкнул я. – Какого рожна вообще?! Ты что, на курорт приехала? На южный берег Крыма? Нашла время безоружной прогуливаться!

– Да я ведь только…

– Ага, на полста метров от дома, туда и назад. А в результате – нарвалась на упыря. Конченого. И хорошо еще, что живого.

– Это только пока… – хмуро буркнула девушка.

– Забудь! – Под моим тяжелым взглядом и без того невысокая блондинка вообще в пол вросла. – Он хоть и погань, но ценный и очень дефицитный специалист. А за тебя, кроме нас да выздоравливающего Николая Николаевича, никто и слова не замолвит. Все понятно?

Женька согласно мотает челкой.

– Вот и молодец. А теперь – дуй наряды отрабатывать.

– А чего делать-то?

– К Свете Буровой обратись, она тебе работу отыщет, даже не сомневайся… И чтобы больше без ствола и носа за порог не казала!

Уже в подъезде, на нижних ступеньках лестницы, меня за плечо ухватил своей крепкой лапищей и развернул к себе лицом Михаил.

– Далеко лыжи навострил?

– А то ты сам не понял, – дернул плечом я, стряхивая его руку.

– Вот теперь я тебе говорю – забудь. Ты, блин, лицо, в вопросе заинтересованное. Да еще и на эмоциях сейчас. Накосорезишь, к бабке не ходи.

– Прощать этому клоуну я тоже не собираюсь…

– Так никто и не предлагает. С чего это ты взял вообще? – делает удивленное лицо Миша. – Но сам – не лезь. Ты и без того парень горячий, а тут вдобавок за живое задели… И патлатый – тот еще тип. Он что-нибудь не то ляпнет, ты расстроишься, кулачишкой махнешь… А тот возьмет, да и боты закусит от великого твоего огорчения… Ни к чему оно.

– И чего делать?

– Посредника искать, – терпеливым тоном, будто ребенку несмышленому прописные истины разъясняя, вздыхает Миша. – Я сейчас сам пройдусь и все гражданину объясню. Я не я буду – уже через десять, ну, максимум пятнадцать минут он всем сердцем осознает, насколько глубоко был не прав. Не исключаю даже, что в процессе, от глубочайшего раскаяния, в понтовые свои немецкие штаны при этом накидает. И, заметь, – Миша наставительно ткнул в потолок указательным пальцем, – все это без всякой дикости вроде ударов кулаком по лицу и прочего рукоприкладства с последующими тяжкими телесными…

Это да, это Мишаня умеет. Что он, что Тисов Антоша – два психолога-самоучки. Уж не знаю, откуда набрались (хотя, возможно, просто по жизни такие умельцы), но порой они задержанных чисто «на базарах», одними словами, даже без ора и особых угроз, то в дрожь, то в слезы вгоняли. Я так не умею, врать не буду. Нет, состроить «рабочую рожу», тупую, жестокую и агрессивную, ту самую, которую граждане по незнанию за настоящее лицо бойца ОМОНа принимают, – это запросто. По-другому – никак. Особенно если не с обычными штатскими общаешься: с теми-то как раз особых проблем не возникает и спокойно можно говорить по-человечески, с разными «добрый день» и «извините, пожалуйста»… А вот когда «компактной группой» в неполную сотню «голов» против двух-трехтысячной толпы поддатых и недружелюбных футбольных фанатов стоишь… Или какую-нибудь «не имеющую кавказской национальности» ОПГ с автоматом в руках «принимаешь»… Вот тут без «рабочей рожи» – никуда. Если подобные типы увидят в тебе обычного человека, в лучшем случае – сопротивление оказывать начнут, а в худшем – толпой сомнут и растопчут к чертовой матери. Именно поэтому и должен боец ОМОНа в боевой обстановке выглядеть не человеком, а безумной и кровожадной машиной. Как у американцев: «No doubt, no mercy» – «Без сомнений, без пощады». Вот такого омоновца все боятся, такому никто не возражает, с таким никто не спорит, и при виде такого все на всякий случай ложатся на пол или выстраиваются вдоль стен, сложив руки на затылке. Такую «рожу» умеет делать каждый, кто в ОМОНе хотя бы год прослужил. Без нее служить не просто тяжко, а практически невозможно. Потому что редко ОМОН по службе со спокойными и доброжелательными людьми общается, все чаще – с буйными и не шибко адекватными. Но вот так, как Тисов или Миша, тихим и даже доброжелательным голосом запугивать человека до слез… тут не отработанное годами службы умение, а настоящий природный талант нужен. И у Михаила такой талант – в избытке. И в остальном – вроде и прав он… Но, блин, это все же моя проблема!