Книга Галки - Кен Фоллетт

— У меня есть копия его шифроблокнота, — сказал Дитер. Пусть это лишь маленькая победа, но он сразу почувствовал себя лучше.

Вебер сглотнул.

— Из этого сообщения мы можем узнать, где он находится.

— Да. Он должен получить ответ в одиннадцать вечера. — Дитер посмотрел на часы. Было без нескольких минут одиннадцать. — Давайте его запишем, и я расшифрую две радиограммы сразу.

Вебер ушел, а Дитер остался в лишенном окон помещении. Ровно в одиннадцать приемник, настроенный на частоту Вертолета, начал издавать звуки морзянки. Оператор записывал буквы от руки, одновременно работал проволочный самописец. Когда писк морзянки прекратился, оператор пододвинул к себе пишущую машинку и отпечатал то, что записал в своем блокноте, после чего отдал Дитеру машинописную копию.

Эти два сообщения могут значить все или не значить ничего, думал Дитер, сидя за рулем собственной машины. В ярком свете луны он проехал по извилистой дороге через виноградники к Реймсу и припарковал машину на рю дю Буа. Хорошая погода для десантной операции.

Стефания ждала его на кухне. Положив на стол зашифрованные сообщения, Дитер достал сделанные Стефанией копии шифроблокнота и шелкового носового платка. Потерев глаза, он принялся раскодировать первое сообщение — то, которое отправил Вертолет. Расшифрованный текст он записывал в блокноте, куда мадемуазель Лема записывала свои покупки.

Стефания сварила ему кофе. Некоторое время она заглядывала ему через плечо, задала пару вопросов, а затем взяла второе сообщение и принялась сама его расшифровывать.

Расшифрованный Дитером текст содержал подробный отчет об инциденте в кафедральном соборе. Дитер назывался там Шарантоном, сообщалось, что его привлекла Буржуазия (мадемуазель Лема), так как беспокоилась о безопасности встреч. Говорилось также, что Моне (Мишель) предпринял необычный шаг, позвонив Буржуазии, чтобы подтвердить, что Шарантон надежен, и был этим удовлетворен.

Перечислялись псевдонимы членов ячейки «Белянже», которые не погибли в бою в прошлое воскресенье и все еще оставались активными. Их было всего четверо.

Это было полезно, но ничего не говорило о том, где найти шпионов.

Ожидая, пока Стефания закончит, он выпил чашку кофе. Наконец она передала ему листок бумаги, покрытый ее размашистым почерком.

Прочитав, он едва мог поверить, что ему так повезло. Вот что было написано на листке:

ПОДГОТОВЬТЕСЬ К ПРИЕМУ ГРУППЫ ИЗ ШЕСТИ ПАРАШЮТИСТОВ ПОД КОДОВЫМ НАИМЕНОВАНИЕМ ГАЛКИ РУКОВОДИТЕЛЬ ПАНТЕРА ПРИБЫТИЕ В ОДИННАДЦАТЬ ТОЧКА ЭММА ПЯТНИЦУ ВТОРОГО ИЮНЯ ШАН-ДЕ-ПЬЕР

— Боже мой! — прошептал Дитер.

Шан-де-Пьер было кодовым наименованием, но Дитер знал, что оно означает, так как Гастон выдал его на первом же допросе. Это была зона высадки на пастбище возле Шатель, небольшой деревушки в пяти минутах от Реймса. Теперь Дитер точно знал, где завтра вечером будут Мишель с Вертолетом, и мог их захватить.

Он также мог захватить еще шесть агентов союзников, когда они приземлятся.

И одной из них была Пантера — Флик Клэре, женщина, которая больше любого другого знала о французском Сопротивлении, женщина, которая под пыткой даст ему информацию, нужную, чтобы переломить хребет Сопротивлению, — как раз в тот момент, когда они должны помочь силам вторжения.

— Боже всемогущий! — сказал Дитер. — Какой прорыв!

День шестой

Пятница, 2 июня 1944 года

Глава двадцать седьмая

Пол и Флик разговаривали, лежа в постели. Свет не горел, но в окно светила луна. Пол был полностью обнажен — как и в тот момент, когда Флик вошла в комнату. Он всегда спал обнаженным, надевая пижаму только для того, чтобы пройти по коридору в ванную.

Когда она вошла, он уже спал, но сразу очнулся и вскочил с постели, спросонья вообразив, что тайный ночной визит устроило гестапо. Прежде чем понять, кто это, он уже схватил Флик за горло.

Он был поражен, взволнован и очень признателен. Закрыв дверь, он долго целовал Флик. Ничего подобного он не ожидал и чувствовал себя как во сне, боясь, что может проснуться.

Она гладила его по плечам, по спине и груди. Руки ее были мягкими, но прикосновения были твердыми, изучающими.

— У тебя много волос, — прошептала она.

— Как у обезьяны.

— Но они не такие красивые, — подколола она.

Он смотрел на ее губы, наслаждаясь тем, как они двигаются, и думая о том, как через мгновение он коснется их своими губами, и о том, как это будет замечательно.

— Давай ляжем, — улыбнулся он.

Они лежали на кровати лицом друг к другу, но она не сняла с себя одежду — даже не сняла туфли. Он испытывал странное возбуждение от того, что лежит полностью обнаженный с полностью одетой женщиной. Ему это так нравилось, что он совсем не спешил перейти к следующему этапу. Ему хотелось, чтобы это длилось вечно.

— Расскажи мне что-нибудь, — ленивым, чувственным голосом сказала она.

— Что?

— Что угодно. Я ведь тебя совсем не знаю.

Что же это такое? У него никогда не было девушки, которая бы так себя вела. Она приходит к нему среди ночи, лежит у него на постели одетая, потом его допрашивает.

— Так вот почему ты пришла! — вглядываясь в ее лицо, беспечно сказал он. — Чтобы меня допросить?

Она тихо засмеялась.

— Не беспокойся, я хочу заняться с тобой любовью, но не надо спешить. Расскажи мне о твоей первой любовнице.

Он слегка погладил ее щеку кончиками пальцев, прослеживая линию подбородка. Он не понимал, чего она хочет, к чему клонит. Она вывела его из равновесия.

— Можно, я буду тебя трогать, пока мы будем говорить?

— Да.

Он поцеловал ее.

— И целовать?

— Да.

— Тогда, наверное, нам стоит поговорить немного дольше — год или два.

— Как ее звали?

Флик не настолько уверена в себе, как пытается изобразить, решил он. На самом деле она нервничает и потому задает вопросы. Если это ее успокоит, он будет отвечать.

— Ее звали Линда. Мы были ужасно молоды — мне даже стыдно признаться, насколько молоды. Когда я впервые ее поцеловал, ей было двенадцать, а мне четырнадцать, представляешь?

— Конечно, представляю. — Она захихикала, на миг снова превратившись в девочку. — Когда мне было двенадцать, я тоже целовала мальчиков.

— Нам всегда приходилось притворяться, будто мы уходим вместе с группой друзей, и обычно мы начинали вечер именно с этого, но скоро отделялись от толпы и шли в кино или куда-нибудь еще. Мы поступали так года два, прежде чем реально занялись сеУСОм.

— И где это было, в Америке?