Книга Последний сеанс Мэрилин. Записки личного психоаналитика - Мишель Шнайдер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Иногда, — признался Стерн много лет спустя, — когда что-то становится совершенным во всех деталях, оно перестает быть красивым. Это подавляет, это пугает. И чтобы преодолеть этот страх, мы говорим себе, что никто не можем владеть таким совершенством. Но Мэрилин вызывала желание завладеть своими несовершенствами — хрупкостью, резкими изменениями ее тела и лица при перемене освещения. Ее губы несовершенны? Именно поэтому их так хочется поцеловать».
29 июня — 1 июля 1962 года
На фотографиях, сделанных Баррисом для «Космополитен», как и на тех, что неделей раньше снял Берт Стерн для «Вог», не видно синяков на коже Монро. Баррису она призналась: «Мне наплевать на старение, мне нравится, какой открывается вид. Я вижу, как открывается будущее, и оно принадлежит мне, как любой другой женщине». Но когда, сидя в красной «тандерберд» Стерна, остановившейся перед аптекой «Шваб», Мэрилин смотрела фотографии, сделанные в отеле «Бель-Эр», она вынула из сумочки шпильку для волос и один за другим проколола негативы тех, которые показались ей «слишком Мэрилин».
«Я была пьяная и голая, — рассказывала она потом Бринсону. — Но меня смущает не это, а приторная музыка, которая до сих пор звучит у меня в ушах, когда я вижу эти фотографии».
Мэрилин осталось прожить один месяц. Гринсон вновь делился с Анной Фрейд своим недоумением. Анна ответила 2 июля:
«Дорогой коллега и друг, я узнала, что ваша пациентка плохо вела себя, опаздывала и прогуливала съемочные дни. Меня удивляет то, что с ней творится, и то, что творится с вами из-за нее. В ней должно быть что-то очень хорошее, как я понимаю по рассказам Марианны Крис. И все же она, очевидно, далеко не является идеальной пациенткой с аналитической точки зрения».
В следующие дни, когда Мэрилин разговаривала по телефону с Джоан, ее голос казался отсутствующим. Джоан был двадцать один год, но Мэрилин всегда общалась с ней как с младшей сестрой. Она не хотела, чтобы девушка видела ее «обнаженные» фотографии и никогда не рассказывала ей о мужчинах, с которыми спала. «Она всегда представлялась мне девственным созданием» — так говорила Мэрилин. Хотя они часто беседовали о любви, излюбленной их темой была любовная жизнь Джоан. Но с начала 1962 года Мэрилин казалась ей очень возбужденной и упоминала о том, что в ее жизни появился новый мужчина. Она избегала называть его по имени и звала его «генерал». Это их очень смешило. Джоан предположила, что за этим именем скрывался Джон Кеннеди. Но, когда журнал «Лайф» опубликовал репортаж о Генеральном прокуроре Роберте Кеннеди, которые его сотрудники из Министерства юстиции прозвали «генералом», она все поняла.
Вечером 19 июля Мэрилин пригласила к себе Дэниэла и Джоан, чтобы отпраздновать день рождения девушки и поблагодарить обоих за то, что они всегда были рядом в отсутствии их отца. Она была очень весела и призналась Джоан: «Знаешь, я могла бы описать свою жизнь одними названиями песен в моих фильмах. «Каждому ребенку нужен папа»; «Поцелуй»; «Когда любовь приносит несчастье»; «Брильянты — лучшие друзья девушек»; «До свидания, малыш»; «Когда получишь, что хотел, ты больше этого не хочешь»; «Зной»; «Ленивая»; «Река без возврата»; «Я подам жалобу»; «Один серебряный доллар»; «Эта старая черная магия любви»; «С любовью покончено»; «Хочу, чтобы ты меня любил»; «Сорваться с цепи»; «Мое сердце принадлежит папе»; «Безнадежно романтична»… Ну, хватит! Но теперь я больше не пою. Ни в фильмах, ни в жизни».
Джоан подумала, что она могла бы прибавить к своему каталогу «С днем рождения, Мэрилин», но ничего не сказала.
На следующий день Мэрилин легла в больницу «Ливанские кедры», на гинекологическую операцию. Некоторые говорили об аборте, другие о выкидыше. Она записалась под именем Зельды Зонк.
Франклин-стрит
25 июля 1962 года
В тот день, когда Дэррил Зэнак стал президентом киностудии «Фокс», Гринсон провел с Мэрилин два сеанса — один в своем кабинете, другой у нее дома. Энгельберг сделал ей инъекцию снотворных. Кроме того, Гринсон прописал нембутал. По возвращении из Европы психоаналитик принимал Мэрилин каждый день. Она звонила ему беспрерывно, иногда в два, три или четыре часа утра. Она также звонила Бобби Кеннеди, с которым вновь встретилась месяц назад на званом вечере у Лоуфордов.
Когда анализ Мэрилин возобновился, Гринсону казалось, что ей стало лучше, хотя она все время говорила о разрыве, разлуке и одиночестве. Возможно, его впечатление было связано с чувством вины, так как он считал себя ответственным за ее увольнение «Фокс» в его отсутствие. Может быть, Гринсон также пытался успокоить себя, думая, что этому придет конец, что она выздоровеет, освободится, что она больше не будет нуждаться в нем по семь дней в неделю, двадцать четыре часа в сутки. Узник, отпущенный под честное слово, как он говорил, вечный узник метода лечения, который он счел необходимым для нее и который, как постепенно выяснилось, оказался невозможным для него. Он понимал, что эта тревога, эта ожидание другого всем своим существом, это безмерное ожидание не есть ожидание настоящего человека, его, Ральфа. Мэрилин ждала даже не другого, безымянного, неизвестного. Она ожидала, что никто не ответит ее ожиданиям.
Может быть, Мэрилин притворялась, что ей лучше; угадывая его желание. Ведь она была актрисой, она умела играть счастливых девушек даже со своим доктором. Самое главное — не потеряться. На одном из сеансов она сказала: «Мне наплевать, что я умру, я знаю, что после этого вы мне позвоните».
Гринсон собирался в следующем месяце уехать в Нью-Йорк. Работа над книгой продвигалась слишком медленно с тех пор, как большая часть его времени и его эмоций были посвящены Мэрилин. Отчаяние было для нее единственным средством обеспечить себе присутствие другого человека рядом, и она стала кошмарной личностью, которая, невзирая на всю любовь, всю хрупкость и все великолепие, неумолимо его уничтожала. А что, если он не хотел быть уничтоженным?
Кал-Нева Лодж
28 и 29 июля 1962 года
В тридцать пять своих последних дней Мэрилин двадцать семь раз встречалась с Гринсоном и двадцать четыре с Энгельбергом. От того и другого она получила некоторое число успокоительных уколов или «инъекций молодости», о чем они не пожелали говорить во время расследования. Журналист из «Лайф», который брал у нее последнее интервью в начале июля, видел, как она прервала беседу, чтобы выйти на кухню, где Энгельберг сделал ей инъекцию, которая поддерживала ее в состоянии нездорового возбуждения до поздней ночи.
Мэрилин не приехала в Нью-Йорк, но несколько раз уезжала из Лос-Анджелеса, в частности провела два уик-энда в «Кал-Нева Лодж» — казино, которое находилось в совместном владении Фрэнка Синатры и Сэма Джанканы, под управлением Пола Д’Амато. В первый ее приезд праздником распоряжался Синатра. По официальной версии, он пригласил Мэрилин, чтобы отпраздновать ее новый контракт с «Фокс». Она надеялась, что сможет вновь приступить к съемкам «Что-то должно рухнуть» в последнюю неделю августа. Синатра также предложил ей обсудить проект фильма, главные роли в котором должны были сыграть они оба. По мнению Ральфа Робертса, Мэрилин не очень хотелось принимать приглашение, но она все же решилась, узнав, что Дин Мартин устроит шоу в Зале знаменитостей в эти выходные. Синатра посадил Мэрилин в свой частный самолет «Кристина» с роскошной обстановкой: мягкий ковер, резная мебель, салон-бар, фортепиано и просторная ванная комната с подогревом сиденья унитаза.
