Книга Последнее лето — твое и мое - Энн Брашерс

Когда он смотрел на нее, в глубине его глаз что-то скрывалось. Что-то рвалось наружу, словно он тянулся к ней, чтобы наладить с ней контакт — так ей казалось. Это выражение глаз на миг появлялось, а потом вновь пропадало. Он хотел ее о чем-то спросить, но не решался.

— Год тому назад я пришел за тобой, а тебя здесь не было, — на ходу сказал он.

Алиса кивнула. Она тоже помнила это, только по другой причине.

— Я ждал в твоем доме. Потом пошел к Коэнам узнать, не работаешь ли ты у них. Я побывал в яхт-клубе, на кортах, в полях, на берегу. Я не мог тебя найти и не мог найти Райли. Я часами сидел у тебя на кухне. И просто ждал.

Она знала, что такое ждать. Наверное, впервые ждал он, а не она.

— Там я тебя и нашла, когда вернулась, — сказала она.

Он кивнул.

— Ты знаешь, где я была?

В глубине души она все еще опасалась ответственности за разглашение секрета.

— Думаю, да. Теперь знаю.

— Райли не хотела, чтобы ты узнал. И я не могла тебе рассказать.

— Знаю.

Накопившееся в ней сочувствие как бы отделилось от нее, но стало просачиваться наружу. Сочувствие к нему в том, что его отвергли безо всякого объяснения. Сочувствие к ним — к ней и Полу, потому что они любили друг друга. Самым странным было, пожалуй, испытывать жалость к себе — жалость за год мучений, потерь и искупления. Она тогда думала, что справится. Думала, что сможет все изменить к лучшему, но не смогла.

Они миновали Лонливиль, проходя мимо лачуг и бунгало, стоящих вкривь и вкось. Из всех городков этот, пожалуй, нисколько не изменился.

Он взял ее за руку. Поначалу было так странно ощущать его прикосновение. Это вызывало в памяти тысячу других, каждое из которых означало что-то особое.

— Она заболела не из-за нас, — сказал он. — Я знаю, так могло показаться, но мы тут ни при чем.

Она, сама того не понимая, сильно сжала его руку. Слезы застилали ей глаза и мешали идти. Сглотнув, она с трудом заговорила:

— Да, так казалось.

— Алиса, я понимаю.

Он повернулся к ней и взял ее за другую руку. Потом усадил на песок и обнял обеими руками. Обнимая ее, поглаживал по спине. Он отвел волосы с ее лица и стал вытирать ей слезы, словно она была его ребенком. Чувствуя рядом с собой его сильное тело, она постепенно успокаивалась. Сам он тоже плакал, но старался осушить ее слезы.

— Мне казалось, мы ее бросили. Предали.

Он кивнул.

— Понимаю.

— За это мы были наказаны.

Пол снова кивнул. Она чувствовала у себя на макушке его небритый подбородок. Кругом все надолго замерло, если не считать плеска волн да случайного вскрика пловца.

— Кто, по-твоему, нас наказал? — словно еще не зная ответа, медленно спросил он. — Райли?

Алиса выпрямилась, отодвинув его голову.

— Нет, нет. Не она.

У Пола был задумчивый вид.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что она нас любила. Однажды она сказала мне, что это ее немного испугало. А еще сказала, что всегда знала об этом.

— В таком случае, кто же хотел нас наказать?

Алиса заправила волосы за уши.

— Не знаю. Бог. Судьба. Я. Может, мы сами себя наказали.

Они немного посидели, глядя на воду. Она прислонилась к нему плечами. Пробежала собака без поводка. Проехала вездеходная «Скорая помощь». Алиса вспомнила, как Райли бранила водителей, ездивших по берегу. Однако «Скорую помощь» бранить не станешь.

Пол поднялся первым и протянул ей руку, чтобы помочь встать.

— Разрешаю тебе подрасти, — сказал он.

Они продолжали идти по Лонливилю, однако Алиса не открывала рта, пока они не прошли молы в Оушен-Бич и к ней не вернулось желание говорить. Из всего того, что она собиралась ему сказать, странно было начать именно с этого.

— Этим летом я часто думала: я знаю, что сдерживаю себя. Знаю, что выжидаю. Знаю, что боюсь идти вперед. Но я не представляю, как попасть отсюда в другое место.

Он молчал, поэтому она продолжала.

— Иногда все это видится мне как сложный горный переход между двумя долинами. В другой раз я представляю себе опасный пролив, разделяющий два материка. Думаю, отчасти я боюсь самого путешествия, а отчасти — того, что не смогу вернуться назад. Я поверну назад, а вершины гор скроются в облаках. Или на море поднимутся волны и отрежут мне путь домой.

— Но это вовсе не настоящие страхи.

Он улыбнулся невеселой, но нежной улыбкой.

— В чем же настоящий страх?

— По-настоящему я боюсь того, что не захочу ехать домой.

— Знаешь, родители выставили дом на продажу, — сообщила она ему где-то восточнее Сивью.

Она говорила об этом с неохотой.

Он не мог поверить своим ушам.

— Ваш дом? Здесь?

— Да. Я здесь для того, чтобы показывать дом и потом все уладить, но все тянется так медленно. За месяц только одна женщина пришла посмотреть и даже не поднялась на второй этаж. Она спросила, можно ли снести дом и построить на его месте дом побольше.

Пол стал теребить подбородок.

— Не понимаю, зачем они его продают.

— Ну… — Она опустила голову. — Ты же свой продал.

— Но ваш дом совсем другой. Он действительно многого стоит.

— Скажи это риелтору, — заметила Алиса.

— Риелторы никогда не знают, что сколько стоит.

После каждого шага Алиса волочила большой палец ноги по песку, так что образовалась непрерывная цепочка шагов.

— Твои предки не шутят, как ты думаешь? — спросил Пол.

— Они не хотят быть здесь без Райли, — объяснила Алиса. — Неужели не понимаешь?

— Но здесь проходила ее жизнь. Я бы считал, это способ быть к ней ближе.

Алиса размышляла о днях и ночах, проведенных здесь. Отсутствие Райли ощущалось очень остро, а ее присутствие — и подавно.

— Я тоже так думаю. — Она пожала плечами. — Выбор невелик. Можно окружить себя болью или избегать ее, и пусть она тебя найдет, когда ты пытаешься заняться другими вещами.

— И это единственные варианты?

Алиса пожала плечами.

— Ты можешь придумать что-то еще?

— А ты не могла бы просто идти вперед?

Когда они проходили мимо парка Оушен-Бэй, Алиса продолжала думать на эту тему. Она отметила про себя, что никогда не заходила ни в один из этих городков, а лишь проходила мимо.

— Как бы то ни было, женщина, которая осматривала наш дом, предложила снести его, а мои родители отказались. Они сказали, что не хотят, чтобы кто-то его сносил, но риелтор сказала, что с этим ничего не поделаешь. Она сказала, что любой, кто купит дом, может его снести.