Книга Пощады не будет - Роман Злотников

Вот и королева Ирсия, отдав все силы и время завоеванию и поддержанию своего титула первой красавицы Шести королевств, мозги и волю сумела развить не слишком. В отличие от, скажем, Мельсиль, не только рано научившейся пользоваться своей привлекательностью, но и сразу принявшей ее как оружие, направленное на успешное выполнение ею той роли, на которую она была обречена по факту рождения. Роли будущей успешной, а возможно, и великой правительницы. Королева же Ирсия, сосредоточившись на другой, более узкой задаче, по сути своей во многом осталась неким эмоциональным животным, ведомым по жизни больше чувствами и эмоциями. На мужчин-самцов, иногда тоже довольно успешных из-за присущего таковым непременного желания доминировать, что просто заставляет их совершенствоваться и в других областях, такие женщины действуют как наркотик. А поскольку вокруг них подобных самцов всегда большинство, это заставляет их считать всех мужчин таковыми. И часто даже инстинктивно тянуться к самцу-доминанту. А коннетабль Агбера, его высочество принц-консорт Грон сегодня являлся таковым в глазах всего населения всех шести королевств. Так что королева Ирсия, похоже, желала его во многом инстинктивно, чувственно, как господствующая самка желает принадлежать самому сильному самцу. И Грон невольно порадовался той роли, которую он на себя принял, в очередной раз поразившись великому чутью своей жены, настоявшей на таком распределении ролей. Да и вообще на дипломатической игре на этих переговорах. Ибо только в этой роли у него имелась возможность устоять перед распалившимся желанием этой женщины, не слишком уязвив ее самолюбие, что было бы полной катастрофой для их планов. Поэтому Грон, поймав этот взгляд, несколько демонстративно нахмурился и даже чуть придвинулся корпусом к собственной жене-королеве. Отчего горячий взгляд королевы Ирсии стал слегка обиженным.

– Мы считаем, – начала Мельсиль, ничем не показав, что засекла этот обмен взглядами, в чем Грон совершенно не сомневался, – что Кагдерия и Агбер являются, так сказать, естественными союзниками в своем вынужденном противостоянии беспардонной экспансии Насии.

– Это несомненно так, – вновь взмахнула своими ресницами-опахалами королева Ирсия, – поэтому мой муж выражает горячее желание…

В общем и целом переговоры закончились к вящему удовольствию обеих договаривающихся сторон. Кагдерия получала долгожданного союзника, причем ее участие в войне ограничивалось лишь крупным, но не чудовищным для этого практически не затронутого войной королевства финансовым взносом, а также обеспечением агберской армии продовольствием и фуражом. Ее армия же задействовалась только в качестве вспомогательного корпуса, предназначенного для обеспечения контроля над местностью после вытеснения оттуда насинских войск и занятия гарнизонами уже освобожденных крепостей. На первый взгляд это означало, что кагдерцы получали все возможные преференции при минимальных затратах. И Грон, в рамках своей роли, довольно громко возмущался подобной несправедливостью. Но Мельсиль, ловко демонстрируя свое нежелание затягивать переговоры, в том числе якобы реагируя на недвусмысленные посылы королевы Ирсии в сторону Грона, как бы продавила это решение. Создав тем самым возможность Грону, как не согласившемуся, но подчинившемуся, трактовать свои действия в реальных ситуациях предстоящей войны в довольно широких пределах. Агбер же получил право прохода войск через Кагдерию, снабжение, да еще и частичное софинансирование кампании, покрывающее к тому же большинство затрат. На большее Грон и Мельсиль, как люди совершенно реально смотрящие на ситуацию, рассчитывать и не могли. Подгребать под себя Кагдерию до того, как они окончательно разберутся с Черным бароном, означало наживать себе лишний источник неприятностей, только отодвигающий дальше по времени возможность заняться главным источником таковых. А так – все при своих, и все довольны… Так что королева Ирсия была в таком восторге от удачи своей миссии, что даже простила Грону его показную холодность.

Вечером Мельсиль, покормив Югора, уселась перед зеркалом и принялась расчесывать свои роскошные волосы, пристально разглядывая себя в полированном серебре. Грон сидел чуть в стороне, у камина, просматривая отчет, присланный Шуршаном.

– Знаешь, – внезапно произнесла Мельсиль, – если тебе это понадобится, можешь трахнуть эту дуру. Я не обижусь.

Грон оторвался от бумаг и удивленно воззрился на жену. Нет, если бы это действительно по тем или иным причинам понадобилось, он бы сделал это, ни минуты не колеблясь. В политике секс и любовная интрига точно такие же инструменты, как поражающая роскошь дворцов и соборов, дорогие подарки, торговые преференции, кредиты или, скажем, так называемая безвозмездная экономическая помощь. Но даже если бы он и сделал это, ставить в известность жену он не собирался. Между ними никогда не встанет никакая другая женщина – и точка. Даже если что где и просочится. Умная жена, а у Грона пока были только такие, даже если до нее дойдут какие-то слухи, сама поймет ситуацию и не станет спрашивать. Ибо умная жена так держит свою семью, ее уют, атмосферу, взаимоотношения, что у нее и в мыслях нет сомневаться в том, что муж в первую очередь и в целом – ее, что бы там у него и где ни случалось. И вот такой пассаж…

– А почему ты это сказала? – удивился Грон.

Мельсиль развернулась к нему.

– Просто я, как выяснилось, такая же баба, как и другие. И до сих пор не могу успокоиться, вспоминая, какие взгляды она на тебя бросала.

– Хм, – усмехнулся Грон, – но в таком случае тебе подобало бы заявить нечто типа: «Не дай Владетель, поведешься – глаза выцырапаю!», а не то, что ты сейчас сказала.

– Кроме того что я баба, я еще и королева, – сердито сверкнула глазами Мельсиль, – и если то, что ты ее как следует вздрюкнешь, позволит тебе сохранить хотя бы сотню жизней наших солдат, то пусть так и будет.

Грон несколько мгновений переваривал ее слова, а затем оглушительно расхохотался.

– Да уж, Мельсиль, – заявил он, отсмеявшись, – ты даже свой гнев подчиняешь своему долгу и обращаешь на пользу стране. – Он сложил бумаги, засунул их под свою подушку, а затем поднялся на ноги и, подойдя к жене, резким движением, так что пара швов просто лопнула, не стянул, а буквально содрал с нее платье. – Иди сюда, моя королева, – жарко прошептал Грон, с силой, но нежно кидая ее на кровать. – Я покажу тебе, как я умею…

– И потом, я знаю, что ты все равно мой, – прерывающимся голосом прошептала Мельсиль, – и что никогда и ни с кем тебе не будет так хорошо, как со мной. Никогда. Ни в горе, ни в радости… И ни с кем…

А затем она уже не могла говорить…

В Гравэ Грон выехал через неделю. За прошедшие несколько месяцев количество сидельцев в подземельях замка изрядно уменьшилось. Около трети Шуршан после всех проверок и перекрестных допросов счел возможным выпустить. Вернее, не то чтобы просто выпустить… Все они были из, так сказать, прозревших, то есть понявших, кто являлся истинной причиной обрушившихся на них бед и невзгод. Но даже не это было главной причиной, по которой они с Гроном решились на освобождение. Просто из допросов семерки доверенных лиц Черного барона удалось непреложно установить, что те, кто являлся тем поводком, на котором барон и держал эту часть попавших в его паучьи сети, ныне точно мертвы. Кто вследствие того, что его доконала болезнь, обязательство по лечению которой принял на себя Черный барон, кто не выдержав условий тюрьмы, из которой он же, барон, обязался, но вовсе не торопился бедолагу извлекать. А зачем? Человека в тюрьме куда легче контролировать, чем на воле. Тем более ему. А на воле еще сбежит тайком, лишая контролера возможности и дальше безоговорочно управлять своим подопечным. К тому же смерть в тюрьме легче легкого скрыть, продолжая пичкать подопечного уверениями, что все хорошо, что еще чуть-чуть, совсем немного, и совершенно здоровый сиделец, полностью находящийся в курсе усилий по его вызволению, выйдет на свободу. И только вот такие проколы, когда некое количество посвященных в истинное положение дел попадают в руки тех, кто может задать им необходимые вопросы, заставляют правду выплывать наружу.