Книга Змеи и лестницы - Виктория Платова

– Секретарше не доверишь, а левому портье на стойке – вполне?

– Портье – лицо незаинтересованное.

– Ладно. Допустим, Бартош во всей этой истории – человек случайный… И появился в «Викинге только для того, чтобы получить письмо неизвестного нам содержания. Но тогда выходит, что донов Карлеоне было два.

– Два? – капитан едва не поперхнулся рыбьей костью.

– Мужчина, который арендовал бээмвэ-кабриолет в фирме «Ложкин-Авто», тоже смахивал на мафиози и тоже щеголял в дорогом костюме и начищенных ботинках. И если письмо с ресэпшена еще можно считать безобидным совпадением, то аренду автомобиля по подложным правам и паспорту давно умершего человека… Сам понимаешь. Преступный умысел. Не станет уважаемый бизнесмен в этом мараться. В крайнем случае, пошлет какого-нибудь подручного, гораздо менее заметного.

– Вот ты и выясни все про этого бизнесмена. А я попробую зайти с другого конца.

– Это с какого же? – насторожился Вересень.

– Тело держали в бассейне, так? Значит, нужно найти бассейн!

– И как ты собираешься искать?

– Для начала отсечем те, в которых Лоденбах не мог бы залечь ни при каких обстоятельствах. А это места, где постоянно тусуется народ. Спорткомплексы, олимпийский резерв, лягушатники при школах и институтах, аквапарки. Что еще?

– Дельфинарий.

– Опять же! Остаются частные искусственные водоемы на территории загородных вилл и поместий.

– Ну, это нереально, – Вересень поцокал языком.

– Почему еще?

– Сколько загородных домов в Ленинградской области? Ты их все шерстить собираешься? И как понять, есть ли на территории участка бассейн или нет?

– Гугл-мэпс нам в помощь. Просканируем пригороды, выделим подходящие объекты и начнем обход, помолясь.

– Да тебя дальше ворот никто не пустит! И корочки не помогут. Частную собственность еще никто не отменял.

– М-да, – Литовченко поскреб подбородок. – Без ордера на обыск соваться бессмысленно…

– Именно.

– Но можно проникнуть в интересующие нас дома под видом работников службы по благоустройству территорий.

– Или садовниками прикинуться, – улыбнулся Вересень.

– Тогда уж лучше водопроводчиками.

При упоминании о водопроводчиках, мысль Литовченко заработала в направлении, далеком от магистральной темы, и разговор принял совершенно другой оборот:

– А кошечка там надолго?

– Наверное, уже имеет смысл побеспокоить.

– Да?

– Я так думаю.

Вересень поднялся со стула и двинулся по направлению к комнате. Капитан последовал за ним. И лишь на пороге, уже ухватившись за дверную ручку, Боря обернулся к Литовченко и тихим шепотом произнес:

– Вообще-то, там немка.

– Кто? – опешил и.о. начальника убойного отдела.

– Комиссарша.

В до-мандариновскую эпоху Литовченко обязательно разразился бы целым потоком отборного мата, но теперь (после непродолжительного молчания) от него прилетело вполне вегетарианское:

– Ну, ты и гад, Вересень! Какого черта… Что она там делает?

– Изучает оперативные данные. А ты что подумал?

– Насчет комиссарши – ничего. Предупреждать надо!

– Вот. Предупреждаю.

– Может, я пойду тогда?

– Нет уж.

– А с немкой мы завтра встретимся. На оперативном совещании. К чему торопить события?

– А Мандарин? – выкатил последний, непобиваемый аргумент Вересень. – Ведь расстроится животное, когда узнает, что приходил его дружбан Литовченко. А к нему так и не заглянул.

– Думаешь, расстроится?

– Да голову даю на отсечение, – для пущей убедительности, Вересень провел по шее большим пальцем.

– Ну тогда ладно. Задержусь, пожалуй.

Поскребшись для проформы в дверь, Вересень тут же распахнул ее. И замер на пороге. А, следом за ним, застыл и Литовченко: картина, которая открылась им, была воистину удивительной. Нет-нет, в самой комнате ничего не изменилось; все вещи, включая магнитную доску, стояли, лежали и висели на своих местах. И даже фройляйн комиссар никуда не делась, она всё так же сидела на стуле, – вот только теперь к ней прибавился Мандарин. Дурацкий парень оккупировал колени Миши, его передняя лапа была приподнята и опиралась на предплечье немки. А ее рука касалась лопаток Мандарина – и, боже, – что это была за рука! Тонкая, изящная, с длинными пальцами, каждый из которых жил своей жизнью. Если при первой встрече Миша Нойманн предстала перед Вереснем в образе Юдифи, то теперь это была классическая, освещенная теплым внутренним светом «Дама с горностаем». Даже лицо фройляйн комиссар – прежде некрасивое – преобразилось, а недостатки вдруг стали достоинствами. Но главным, все же, был свет, который шел от Миши. Ни одна женщина на памяти Вересня не светилась так. Отвести взгляд от этой – внезапно открывшейся ему красоты – было невозможно. И Боря смотрел на комиссара полиции, как зачарованный.

Сходные чувства испытывал и капитан Литовченко. Вряд ли в голову опера пришла высокохудожественная ассоциация с шедевром Леонардо, скорее – что-то более приземленное, связанное с супермоделями, рекламирующими духи и концепт-кары. Но сути дела это не меняло: капитан, так же, как и Вересень, оказался застигнут врасплох Мишиной, так неожиданно открывшейся, привлекательностью.

Позже, когда к Вересню вернулась способность размышлять, он решил, что виной неожиданного преображения дурнушки в красавицу был никто иной, как дурацкий парень. Своим кошачьим (а лучше сказать – инопланетным) чутьем он понял о немке главное и постарался донести это главное до всех остальных. Оно заключалось в том, что Миша была, прежде всего, необыкновенным человеком: умным, добрым, надежным и честным, и – не очень-то счастливым. Определенно, она заслуживала большего, чем имела на сегодняшний день. И Вересень вдруг подумал, что тот, кто увидит россыпи превосходных качеств, заложенных во фройляйн Нойманн, и останется рядом с ней – вытащит лотерейный билет на миллион.

Неизвестно, о чем подумал Литовченко, но он покраснел, покашлял, прочищая горло, а потом выдавил из себя:

– Добрый вечер!

– Добрый вечер, – откликнулась бывшая дурнушка, голос которой тоже претерпел существенные изменения. Он больше не скрипел, как несмазанная телега, и в нем появилась едва заметная обаятельная хрипотца. Задействованы были в основном нижние регистры, отвечающие за чувственность и провокационность. Если бы Миша исполнила сейчас песню «All my tomorrows» из репертуара Ширли Хорн, Вересень нисколько бы не удивился. Удивил его лишь Литовченко, ведущий разговор в несвойственной ему почтительной манере.

– Я встречал вас в аэропорту. Сегодня утром.