Книга В августе 41-го. Когда горела броня - Иван Кошкин

— Снять пулеметы, покинуть машину!

Откинув люк, он вылез на башню, принял у радиста ДТ и помог вылезти ему самому. Запасливый москвич прижимал к груди три диска, четвертый был засунут за пазуху. Внизу их встретил Осокин, сжимавший в руках второй пулемет.

— Ай, Вася, какой ты молодец, взял дяде Саше любимую игрушку! — Безуглый выхватил у водителя пулемет и сунул взамен наган. — Куда теперь, командир?

Петров осмотрелся — оставшиеся пять немецких танков отползали назад, они не знали, сколько русских скрывается в лесу, и предпочли не рисковать. Машины Турсунходжиева нигде не было видно.

— На сборный пункт, — сказал комбат. — Там должны быть все уцелевшие. К тому же Евграфыч должен был хотя бы один танк довести.

— Два километра, — пробормотал Осокин, глядя на поле, где немцы методично уничтожали остатки 717-го полка. — Можем не успеть.

— Должны успеть, — ответил Петров.

На одном из подбитых немецких танков открылся башенный люк и высунулась голова в черном кепи. Безуглый вскинул пулемет и дал короткую очередь, немец нырнул обратно.

— Сиди, сволочь, — удовлетворенно сказал радист. — Бегом успеем. Не боись, комбат, если что, мы тебя потащим. Вася, возьми у старшего лейтенанта орудие, он и себя-то еле носит.

— Не дождешься, — усмехнулся Петров. — Ладно, пошли отсюда.

Капитан Асланишвили, 2 сентября 1941 года, 13 ч. 19 мин.

Комбат захрипел и, опершись на стенку окопа, попытался встать. В голове гудело, он ничего не слышал, и, хуже всего, — ноги подгибались, отказываясь держать капитана. Бешеным усилием воли он заставил себя стоять, опираясь грудью на бруствер. Второй роты, на позициях которой его застал обстрел, больше не было, вокруг все было изрыто воронками, повсюду валялись срубленные снарядами, измочаленные деревья. Он не знал, остался ли в живых кто-то еще, где его бойцы — отошли или лежат в окопах, засыпанные землей. Теперь это было уже несущественно. На бывшую линию обороны второй роты шли четыре немецких танка, и капитан Асланишвили должен был что-то предпринять по этому поводу. С трудом переставляя ноги, он побрел по полузасыпанному ходу сообщения к соседнему окопу. Ход не прикрывал его даже до пояса, но немцы почему-то не стреляли — то ли не заметили одинокую фигуру, то ли не хотели тратить патроны, собираясь раздавить русского гусеницами. Пехоты с ними не было, видимо, ее отсекли, а может быть, танкисты получили приказ выдвинуться вперед, не дожидаясь пехотинцев.

Добравшись до окопа, капитан мягко отодвинул в сторону труп красноармейца, и в нише, выкопанной в стенке стрелковой ячейки, нашел то, что искал — две связанные вместе противотанковые гранаты. Два «ворошиловских килограмма», как их называли бойцы. Еще пять дней назад он легко бросил бы такую связку на двадцать метров, теперь же с трудом мог удерживать ее одной рукой. Впрочем, это было не важно. Ход сообщения тянулся вдоль позиции, и капитан побрел по нему, сжимая в здоровой руке связку гранат. Немцы ехали быстро, но он уже все рассчитал и теперь, спотыкаясь, шел вперед.

Он очень любил жить, но всегда понимал, что его профессия в любой момент может потребовать расстаться с жизнью. И Асланишвили надеялся, что если придется умирать, он, по крайней мере, умрет красиво, рухнув на скаку с коня, даже в смерти не выпустив шашки. Потом началось расформирование кавалерийских дивизий, и, став пехотинцем, капитан думал, что вражеская пуля срежет его на командном пункте или когда он будет поднимать батальон в решительную атаку. В любом случае, гибель его будет геройской, на глазах у всех. Действительность оказалась совсем иной — никто не увидит, как уйдет из жизни капитан Асланишвили. Танк был уже в пяти метрах, и комбат выдернул чеку.

Лейтенант Волков, 2 сентября 1941 года, 14 ч. 35 мин. — 15 ч. 40 мин.

— Быстро, быстро, быстро! — подгоняя бойцов, кричал Волков.

Лейтенант отступал последним, то и дело оглядываясь через плечо. Третья рота, во время атаки продвинувшаяся дальше других, почти не пострадала при немецкой артподготовке. Танковая атака немцев пришлась правее, фактически бойцы Волкова оказались в стороне от боя. При первой возможности лейтенант отправил связного к комбату. Красноармеец вернулся через сорок минут, и, дергая лицом, доложил, что от второй роты не осталось ничего, на позициях первой находятся немцы. Ни комбата, ни кого-либо еще из старших командиров найти не удалось, фактически своих он не видел вообще. Бой шел уже где-то в тылу, похоже было, что рота оказалась в окружении. Немцы словно не обращали на них внимания, танки прошли метрах в четырехстах, потом проехали три мотоцикла, с одного дали пулеметную очередь, словно давая понять: «Знаем о вас, помним, просто вы нам пока не нужны». Во взводах росло напряжение, и лейтенант принял решение посоветоваться с комиссаром.

Гольдберг появился в роте почти сразу после атаки, обмундирование комиссара было в пыли и грязи, повязка сорвана. Записав данные Холмова, политрук отправил сообщение в штаб дивизии, сказав, что о таком подвиге нужно говорить как можно больше. Пройдя по окопам, комиссар поговорил с людьми, дал пару советов по захваченным немецким автоматам, развел руками, когда спросили про пулемет. Волкова несколько беспокоило, что произойдет при встрече Берестова и Гольдберга, но бывший белогвардеец был абсолютно спокоен. Зато политработник, проходя мимо командира первого взвода, словно споткнулся и как-то странно посмотрел на старшего сержанта. Рота углубила немецкие траншеи, развернув пулеметные гнезда в сторону немцев. Когда в полдень немцы нанесли артиллерийский удар, на позиции роты упало лишь несколько снарядов, видимо, выпущенных с недолетом. Потом справа загрохотало снова, 717-й полк вступил в неравный бой с немецкими танками и был почти полностью уничтожен. Стало ясно, что в конце концов у немцев дойдут руки и до волковцев. Отступать самовольно не хотелось, приказ № 270 все помнили очень хорошо. Но лейтенант понимал, что еще немного, и немцы наконец обратят на них внимание, и тогда рота будет просто перебита. Поделившись с комиссаром своими соображениями, он ожидал услышать решительный отказ, но, к его удивлению, Гольдберг сказал, что смотрит на вещи примерно так же. Занимая позиции в открытом поле, рота становилась мишенью. Утром, когда еще планировалось выйти к дороге, это имело смысл, но теперь ситуация в корне изменилась, и разумнее было вернуться хотя бы к опушке. Забрав раненых, трофейные автоматы и пулеметы, рота начала отступление, быстрым шагом отходя к лесу. Первым двигался взвод Берестова, в арьергарде, вместе с комиссаром и ротным двигались бойцы Медведева.

От окопов второй роты почти ничего не осталось, заваленные стрелковые ячейки, какие-то обрывки, куски человеческих тел, изуродованные, засыпанные землей трупы красноречиво говорили о мощи немецкого удара. Посреди позиции, прямо над окопом, застыл с открытыми люками подбитый немецкий танк, у машины была разорвана гусеница и выбито два катка. Стало ясно, что тут закрепиться не удастся. Внезапно раздался крик — из окопа достали перемазанную засохшей землей шашку. Гольдберг словно окаменел, затем бережно взял в руки оружие, рукавом стер грязь с ножен и рукояти.