Книга Селеста, бедная Селеста... - Александра Матвеева

Жених и невеста. Эти два цветка стоят на окне в кухне Катиной бабушки. На моей памяти Катина бабушка несколько раз пересаживала их. Последний раз я видела их цветущими в облитых глазурью новых керамических горшках. Горшки изготовила Катька у себя в институтских мастерских.

Раньше я часто бывала у Катькиной бабушки. А потом поняла, что она меня не любит, и перестала бывать. Я как-то однажды поняла, что она меня не любит. Очень не любит. Сначала я расстроилась и все старалась вспомнить, что я сделала не так? А потом забыла о бабушке. Перестала у нее бывать и забыла. Ну, не совсем, конечно. Сначала старалась не вспоминать. А потом просто не вспоминала.

А теперь вот вспомнила. И подумала, а ведь она и Димина бабушка. Ей не понравится, что Дима женится на мне. Вдоль спины пробежал холодок, и сердце сжалось от предчувствия боли.

Эмоции пробуждаются во мне, и я не могу назвать их радостными. Тревога, неуверенность овладевают мной. Димы нет рядом, гипноз его близости перестал действовать на меня. Я встряхиваю головой, возвращаясь в реальность.

Но тут дверь открылась, сияющий Дима шагнул ко мне, я задохнулась, накрытая волной любви, излучаемой его глазами, вздрогнула от их небывалой синевы, внутренне ахнула от красоты узкого светлого лица и стройной фигуры, привстала, потянулась к нему.

Дима обнял меня, поднял с диванчика, и я со счастливой покорностью последовала за ним в кабинет заведующей загсом, где мы заполнили все необходимые анкеты.

Лучась доброжелательностью, заведующая сообщила, что в качестве исключения (ваш жених офицер Российской армии!) нас зарегистрируют в следующую субботу.

Через одиннадцать дней я стану женой Димы Куликова. Как еще не скоро, разочарованно подумала я, спускаясь по лестнице и лаская ладонью крепкое плечо своего жениха.

Дверь открыла Катька. Хмуро оглядела наши сияющие лица и равнодушно кивнула:

— Привет!

После чего отступила, пропуская нас в квартиру. Я вошла, отчего-то робея (вот дурь-то!), и сразу прошла в Катину комнату. Катька вошла следом, обошла меня и стала у окна. Она ссутулилась, опустила хрупкие плечи. Ситцевый халатик болтался на ней, словно под пестрой тряпкой совсем не было тела. Я только теперь осознала, как похудела подружка.

У Катьки выдалась тяжелая зима. Волна нежности и жалости толкнула меня к ней. Я встала рядом, прижавшись плечом к прохладному гладкому плечу. Катька доверчиво приникла ко мне. Ее тонкие пальцы бесцельно перебирали край тюлевой шторы.

Как давно мы не разговаривали! Замкнулись каждая в своей жизни, как рак-отшельник в своей раковине. Я нежно взяла Катькины пальчики в свои, расправила их и поднесла к губам.

Катька резко развернулась и вскинула на меня изумленные глаза. Их синева напоминала глаза брата. Мне стало хорошо. Я люблю их обоих. Отныне они оба принадлежат мне. Мы будем счастливы. Как давно я не была счастлива.

Теперь мы стояли, обняв друг друга за талии и сжав свободные руки.

— Ты похудела. Под моей рукой ничего нет. — Катька плотнее обхватила меня.

Я сделала то же, и некоторое время мы обе, хихикая и толкаясь, напрягали руки, стараясь как можно сильнее стиснуть друг друга.

— Чем это вы заняты?

Я обернулась на голос Димы и невольно ослабила хватку. Катька мгновенно воспользовалась моей оплошностью. Обе ее гибкие руки обхватили меня и сжали с неожиданной силой. Она ухитрилась проделать это на выдохе. Я почувствовала, как мой живот слипся с позвоночником, глаза вылезли из орбит, а острый Катькин подбородок впился в шею под ухом.

Я даже крикнуть не могла, только слабо пискнула. Этот писк меня и спас. Катька неудержимо расхохоталась. Ее руки ослабли, и мне удалось стряхнуть их с себя. Катька этого даже не заметила, скрюченная смехом. Я еще негодующе потаращилась на нелепую согнутую фигуру с прижатыми к животу руками. Фигура комично раскачивалась, буквально падая с ног. По искаженному лицу фигуры, заливая его, текли слезы.

Катька с трудом разлепила склеившиеся от слез ресницы, взглянула на мое гневное лицо, и ее скрутил новый приступ смеха.

В глубинах моего организма родился пушистый щекотный комочек смеха, разрастаясь, выбрался на поверхность, заполнил меня всю, согнул, заставил издать переливчатую трель.

— Ха-ха-ха! — разлилась я на всю комнату.

В дверях появился дядя Сережа, с неуверенной улыбкой посмотрел на меня. Перевел взгляд на мокрую от смеха Катьку, потом на Диму. Дима проскользнул за спиной отца и теперь стоял между мной и сестрой. Ближе ко мне, отметила я и возгордилась.

По лицу дяди Сережи разлилось сияние, его улыбка становилась все шире и шире и стала такой широкой, что я всерьез испугалась, как бы не лопнули уголки губ.

После смерти жены дядя Сережа сильно изменился: похудел, поседел, сгорбился. Сейчас, со своей блаженной улыбочкой и слезящимися блеклыми глазками, он напоминал доброго гнома.

«Тихий идиот» — почему-то пришло мне на ум, и в душе шевельнулась червячком брезгливость. Я сразу одернула себя, мысленно отругав за крамольные мысли и неподобающие чувства. «Не смей, — приказала я себе, — он отец Димы, он будет твоим свекром. Ты должна любить его. Люби!» Пока не получалось.

Не любила я дядю Сережу. Не любила, хоть убей. Катька его тоже не любила. Она мне об этом не говорила, и никто не говорил. Но я уверена на сто процентов. Я только сейчас впервые об этом подумала. О том, что испытывает Катька к отцу, и твердо уверовалась — не любит.

А Дима? Дима, наверное, любит. Вон как ласково обнял его за сутулые костистые плечи.

Я шагнула за обнявшейся парой в коридор. Катька последовала за мной.

Как давно я не люблю его? — размышляла я, направляясь в гостиную. В детстве любила. Помню, как радовалась его присутствию. Всегда. Приходил ли он к нам домой, возил ли он нас за город или в парк. Совсем давно, когда Дима еще до Суворовского училища жил дома, а мы с Катькой были дошколятами, дядя Сережа любил водить нас в цирк.

За что я не люблю его? Ведь он всегда относился ко мне хорошо, не делал различия с Катькой. Я не могу понять, за что я не люблю дядю Сережу, а вот причина Катиной антипатии мне, кажется, ясна. Подчеркнуто не делая различия между нами, он лишал ее счастья ощущать себя его единственной дочерью. Единственной для него на всем свете.

«Ну ты допридумывалась, госпожа Фрейд», — пришлось снова мысленно одернуть себя, наверняка ничего подобного нет и в помине.

По-прежнему лучащийся счастьем дядя Сережа торжественно восседал во главе стола. По левую руку от него помещалась я, по правую Катя. Дима сел рядом со мной. Мама села с торца, напротив дяди Сережи, то ли подчеркивая свое положение хозяйки стола, то ли не желая сидеть рядом с Катькой.

Даже обладая нулевой наблюдательностью, легко заметить, как они обе стараются не глядеть друг на друга. Ясно, опять поругались. Вот почему Катька так хмуро встретила нас. Она и за столом сидит напряженно, прямая и надутая.