Книга Рудная черта - Руслан Мельников

И тянулась дальше. Ниже. Глубже.

По дну тесного ущелья, возникшего прямо посреди озера, еще струились небольшие ручейки. Воды верхнего – прозрачного – слоя, вобравшие в себя жидкое серебро, мирно журча, стекали вниз. Ручьи, правда, быстро иссякали, но на открывшихся взору донных камнях алмазной росой поблескивала влага, хранящая в себе малую толику белого металла, пропитавшаяся его силой. Силой, которой оказалось вполне достало, чтобы изодрать и раздвинуть Мертвое озеро.

Справа и слева дрожали, исходя густой зеленоватой дымкой, отвесные киселеобразные стены. А снизу… с самого низа, из непроглядных глубин этой диковинной расщелины, со дна, укрытого от солнечных лучей густой тенью и плотной клубящейся пеленой, оттуда, где даже сейчас, при дневном свете, парила ночь, пробивались слабые пульсирующие проблески рудной черты.

Путь к ней был открыт! И едва ли он теперь закроется вновь.

А реакция продолжалась… Мутные мертвые воды, сбросившие защитные покровы отравленного верхнего слоя, ожженные изнутри серебряными ручьями и нещадно палимые солнцем снаружи, бурлили и перекатывались тяжелыми бурунами. Полужидкие стены невиданного ущелья ходили ходуном. И озеро светлело на глазах, высвобождая из себя колдовской туман иномирья, избавляясь, отделяясь от него. Отделяемое и отвергаемое им же.

Наверху – в предзакатных уже лучах заходящего светила – туман, более не смешанный с водой, испарялся и таял, внизу – в глубине озерного ущелья – перетекал через брешь между мирами б Проклятый проход, спеша укрыться за кровавой границей.

Там, откуда пришел.

Но очищенные воды при этом постепенно вновь концентрировались над темной озерной жижей. Слоились поверху новым прозрачным покрывалом – не смешанным уже с серебряным раствором. И потому оставались там, удерживаемые неведомой силой. Не стекали вниз, в озерный разрыв. Мертвое озеро худо-бедно восстанавливало защиту от солнца, однако сомкнуть узкое русло, промытое жидким серебром, было все еще не в силах.

Всеволод шагнул к проходу. Заглянул меж колышущихся стен.

И – отшатнулся.

– У-у-у-а-а-а-у-у-у-а-а-а!..

Жуткий, душераздирающий вой донесся вдруг из глубин разверстого ущелья – со дна, теряющегося за изгибами студенистых обрывов, из темноты, едва подкрашенной зеленоватой дымкой и багровыми отблесками.

А быть может, вой шел откуда-то вовсе уж снизу – из-под дна.

Из-за рудной черты.

– У-у-у-а-а-а-у-у-у-а-а-а!..

Так, пожалуй, способен выть лишь упырь, которого неторопливо, не спеша, с чувством, с толком, с расстановкой нанизывают на острый серебряный прут, либо жарят на медленном огне. Ужасный, несмолкающий звук, многократно усиленный эхом, давил на барабанные перепонки, грозя разодрать их в клочья. Звук, исторгаемый нечеловеческой глоткой, звук поистине нечеловеческой боли, звук, от которого волосы становятся дыбом.

Нет, то был не просто вой. То был ВО-О-ОЙ.

– У-у-у-а-а-а-у-у-у-а-а-а!..

А вот – еще один, сливающийся с первым.

А вот к этим двум присоединяется третий.

И – почти сразу же – еще два или три подвывания, полных невообразимых страданий.

И еще с полдюжины надсадных, надрывных, леденящих душу голосов.

Казалось, воет само Мертвое озеро. Но разве озеро способно на такое? Нет. Озеро – не способно. У Всеволода зарождалась смутная догадка, но верить ТАКИМ предположениям не хотелось. Сейчас – нет. Только не сейчас!

А пропиханный страхом и страх же внушающий вой силился. И, судя по всему, приближался. Да, именно так. Что бы ни рвало себе глотку там, внизу, в сокрытой от глаз тьме, оно выбиралось наверх.

Наружу.

И чем выше поднималось, тем громче и отчаяннее выло.

– У-у-у-а-а-а-у-у-у-а-а-а!!!

Все новые и новые глотки вносили свою лепту в раскатистое многоголосье, усиливая его, обогащая бесчисленными оттенками ужаса и боли. БОЛИ и УЖАСА…

За зеленоватым туманом уже можно было различить смутное шевеление.

Того… тех, кто выл. И выходил из озера.

Нет, уже и не выл вовсе. Исторгаемые из озерных недр звуки становились выше, ломались, истончались, переходили в ви…

– И-и-и-и-и-и-и-и!..

…изг.

Нарастающий визг поглощал и перемалывал воющий хор, подминал его под себя, пронзал и надрезал все прочие шумы. Визг заполнял уши, висел в дрожащем воздухе, звенел на одной ноте, не смолкая ни на секунду. В нем уже не было даже страха.

Вообще ничего в нем не было. Одна только боль-боль-боль-боль…

– И-и-и-и-и-и-и-и!..

И – снова боль.

– Что это, Бернгард?! – пересохшими губами пробормотал Всеволод. – Кто это?! Как это?!

Вместо ответа князь-магистр выплюнул невнятное ругательство. На языке, далеком от человеческого.

А из озерных глубин, из зеленоватой дымки выступали, подобно призракам, пошатывающиеся фигуры. Высокие, узкие, гибкие, длиннорукие, шишкоголовые. С растопыренными кинжалоподобными когтями на извивающихся, бьющихся, будто раненые змеи, конечностях. Упыри-кровопийцы, ночные твари, создания темного обиталища выходили на солнечный свет. Ступая по камням, обрызганным серебряной водицей.

Упыри шли и визжали, визжали и шли. Медленно, через силу, через страх и боль. Но – шли-и…

– И-и-и-и-и-и-и-и!..

Невероятно! Дневной Набег! Не было ведь такого! Никогда не было! И кто бы мог помыслить, что будет?! Когда-либо? Такое!

– Как это, Бернгард?! – Всеволод, бесцеремонно тряхнул магистра, проорал свой вопрос в угрюмое злое лицо под поднятым забралом. – Почему это?!

Темные твари, поднимавшиеся из темного мира, уже начинали оплывать под солнцем. Твари облезали, покрывались дымящимися язвами, сочились черным. И все же шли. Упрямо, целенаправленно. С озерного дна по крутому склону наверх. Через глубокое ущелье с дрожащими студенистыми стенами. К горстке людей и умрунов, стоявших на берегу.

Некоторые упыри падали. То ли сами, то ли подталкиваемые идущими сзади. Но, даже упав, не останавливались. Пытались подняться. А если не могли – ползли, оставляя на влажных камнях клочья сорванной кожи и потеки истаивающей крови цвета дегтя. По упавшим и ползущим брели другие – еще устоявшие на ногах.

Их было много, а становилось больше. Они двигались плотно. Плечо к плечу, брюхо к спине. Словно бледная волна выплескивалась из недр Мертвого озера, заполняя узкую трещину-проем. И текла, вопреки всем законам природы, вверх. И густела. И темнела на глазах. Под ярким еще солнцем.

Но даже солнце не могло остановить этот поток…

Выходит, снова пробиваться с боем? Туда? Вниз?