Книга Жду. Люблю. Целую - Тереза Ревэй

Он кивнул, прощаясь, и вышел за двери.

Аплодисменты, прозвучавшие по завершении концерта, вывели Макса из странного летаргического состояния. Дирижер оркестра сделал знак музыкантам подняться и несколько раз поклонился публике, щелкнув каблуками. «Как марионетка», — подумал Макс с раздражением. Зал показался ему удручающим с этими люстрами, в которых горело всего по паре лампочек, с креслами без подлокотников, с ободранной велюровой обивкой, с запахом вареной картошки, идущим из вестибюля. Тем не менее, женщины выглядели элегантно. На некоторых даже были длинные вечерние платья. Впервые за долгое время меха были извлечены из шкафов. «Где они, интересно, раздобыли все это, вот в чем вопрос», — сказал он себе.

Следуя за Линн, он вышел в фойе. Толпа толкалась в проходах и на главной лестнице. Рассеянно он слушал комментарии любителей музыки. Если бы кто-то спросил его, что он думает по поводу концерта, Макс оказался бы неспособен даже припомнить программу вечера.

Встреча с Феликсом взволновала его. Всю дорогу до концертного зала он был мрачен, думая о чем-то, нахмурив лоб. Линн ни о чем его не спрашивала. Не то чтобы она не была любопытной, она не расспрашивала его, потому что опасалась, что это может ему не понравиться. Молодая женщина не питала иллюзий: она знала, что в жизни Макса фон Пассау для нее нет места. Их отношения были обречены с самого начала: ее должность офицера британской армии и статус Макса, жителя Германии, разница в возрасте и в ритме их жизней, его тяга к Берлину, к этому мрачному, оккупированному иностранными армиями городу. Городу, который стоял на коленях и был рассадником преступности и спекуляции. Но и городу, обладающему загадочной жизненной силой, в котором уже открывались концертные залы, бары, кабаре, театры. Берлин брал вас за горло и уже не отпускал, словно освежающий запах духов с резким запахом. Олицетворением всего этого и был Макс фон Пассау.

Он был шокирован, узнав, что стал ее первым мужчиной. Она успокоила его, напомнив, что она уже взрослая и сама может принимать решения. Она хотела его и старалась не думать о неизбежном моменте, когда придется расстаться. Как вообразить их вместе вне Берлина? Отношения, которые их связывали, трудно было назвать любовными. Именно в этот период жизни Макс фон Пассау не мог дарить свою любовь, по крайней мере ей, а она была слишком скромна и умна, чтобы на это надеяться. Но, как бы то ни было, ее тянуло к нему, и она не собиралась упускать моменты близости с ним, заполняя этим пустоту своей жизни, жизни до встречи с Максом. Чтобы получить возможность еще какое-то время побыть рядом с ним, она без колебаний согласилась на новое назначение. Генерал Робертсон, ее теперешний непосредственный начальник, опасался русских, которых считал грубыми азиатами из-за их манеры вести переговоры, но он понимал, насколько важно достичь соглашения относительно будущего Германии, и был готов проявить терпение. Их отношения с Максом были историей двух одиночеств. Если бы ее подруги узнали об этом, они пришли бы в ужас. Однако она очень дорожила их связью.

Прислонившись к стене, на отставшего от Линн Макса насмешливо смотрел Игорь Кунин. Свет отражался от его погон и наградных планок. Кунин играл не последнюю роль в распространении так называемой «советской культуры». Он шагнул и оказался рядом с Максом.

— Вы совсем не аплодировали. Неужели вам не нравится Чайковский? Смотрите, как бы о вас не подумали, что вы хотите обидеть нашу прекрасную родину.

— Так это был Чайковский? Я даже не обратил внимания.

— Вы беспокоите меня, Макс. Вы весьма образованный человек и не оценили концерт такого уровня.

— Вместо того чтобы проводить время в концертном зале, кино или театре, я бы предпочел посидеть вечером дома с хорошей книгой, — проворчал Макс.

— Так вас влечет одиночество? Но разве вы один? — добавил Игорь, окидывая взглядом фигурку Линн. — Мне донесли, что вас часто видят вместе.

— Я что, нахожусь под вашим наблюдением? — рассердился Макс.

— Вы — нет. Она — да.

— Линн? Но почему?

— Соглашение Робертсона-Малинина, вам это ни о чем не говорит? Его подписали всего несколько дней назад. Оно предусматривает взаимодействие миссий связи для экстренного обмена информацией между оккупационными властями наших уважаемых стран. Линн Николсон — помощник одного из видных британских офицеров. Мы еще не выдали им все необходимые разрешения, чтобы они могли свободно передвигаться по нашей зоне. Ничего удивительного, что она нас интересует.

— А я-то думаю, почему у нее новый мундир… — прошептал Макс. — Значит, она решила остаться в Берлине.

— Вас это, похоже, радует?

Макс пожал плечами.

— Вот еще. Просто она замечательная и смелая женщина.

— Лжец из вас никудышный, Макс.

— А вы что-то сегодня очень разговорчивы.

— Не сердитесь на меня. Просто мы с вами видимся в последний раз. Меня отзывают в Ленинград. Сомневаюсь, что когда-либо еще приеду в Германию, зная, что происходит в моей стране.

Макс удивился, видя, что энергичное лицо Кунина омрачилось, глаза стали печальными. Он вспомнил, как сильные руки Игоря поддерживали его, когда они шли через центральный плац Заксенхаузена. С тех пор они несколько раз виделись на приемах, на которых немцам, ни в чем не заподозренным, разрешалось общаться с союзниками. Также они провели долгий вечер в «Адлоне», сразу после освобождения Макса, в три приема выпив бутылку водки, которую принес с собой Кунин. Между ними сложились дружеские, искренние отношения.

— Жаль, что приходится расставаться. Я вам стольким обязан.

— Пустяки.

— Не считайте меня таким наивным. Ради меня вы рисковали своей свободой, если не жизнью. И опасность все еще существует. Ваш поступок может вам дорого обойтись. Если об этом узнают в вашем штабе или…

— Как бы то ни было, хорошо, что ленинградцы сильны духом, — улыбнулся Игорь. — Москвичи всегда сторонились жителей Питера как людей, сделанных из другого теста. Наша культура веками была ориентирована на Запад. У нас дух индивидуалистов. Опасная смесь бунтарства и способности к сопротивлению. Я бы сказал, к сверхжизни, — уточнил он с холодной улыбкой. — Драма, развернувшаяся в блокаду, только усугубила эту разницу, сильнее стало отторжение указок из Москвы. Теперь в России люди стали более свободными. Они ждут реформ. Справедливости, которая бы учла человеческое достоинство. За время войны в наши города попало много книг, фильмов, товаров, которые были привезены из Америки. Миллионы солдат увидели, каков уровень жизни на Западе. Крестьяне мечтают о роспуске колхозов, существование которых приводит к голоду. Офицеры открыто критикуют систему. Рано или поздно, но будут новые чистки. Генералы начеку. Жуков стал затенять Сталина. Поэтому его уже оттеснили в сторону, и он такой не один. У нас это так же неизбежно, как прилив и отлив. Становишься фаталистом.

— Некоторые надеются на лучшее будущее для всех. Пессимисты же, наоборот, пророчат Третью мировую войну.