Книга Холодное блюдо мести - Лариса Кондрашова

— Бо-бо!

Еще какое «бо-бо». Кто мог наградить им молодую, красивую, незамужнюю?

Я оглянулась на Сергея — он тоже смотрел на няню во все глаза.

— Аня, тебе не нужна помощь? — спросил он, деликатно обходя вопрос: «Кто посмел?!»

— Пустяки, бытовая травма. — Аня отвела взгляд в сторону.

Сергей забрал у нее сына, и девушка стояла перед нами, не зная, куда девать руки.

— В подъезде. Хулиганы, — коротко пояснила она.

Мы, переглянувшись, сделали вид, что поверили.

— Лариса Сергеевна, я могу идти? — спросила Аня, на этот раз уставясь неподвижным взглядом в пол.

Обычно я сама отпускаю ее, а тут от неожиданности забыла сделать это.

— Иди, конечно же… Ты хорошо себя чувствуешь?

— Все в порядке, — бодро сказала няня, пятясь, словно боялась, что мы разглядим за ее спиной выглядывающий из-под юбки хвост.

— Завтра ты придешь?

— Обязательно приду, — пообещала она, почти убегая в прихожую, где через несколько секунд хлопнула входная дверь.

Глава 26

Прошел месяц с того дня, как уехала Корнелия Альбертовна Гриневич, а никто из органов опеки об этом и не вспомнил, к Наташе не пришел, не позвонил.

Это ее почему-то насторожило. Судьба словно давала ей передышку перед тем, как побольнее стукнуть. Вот так однажды кто-нибудь появится, когда она уже не будет ждать, и заберет у нее Рому.

Потихоньку она разузнала, что только через полгода можно поднимать вопрос об усыновлении мальчика, если мать признают без вести пропавшей. Как на фронте, честное слово!

Олеся Евгеньевна, пожалуй, единственная, напомнила:

— А я вам говорила, что Нелька в бега ударилась. Небось в Питер поехала. Корни свои искать. Только откуда они у нее? То есть найдет она родственников, которые ее не ждут. Да и кто ей обрадуется? Благо бы еще женщина была с хорошим характером, а то у нее ведь не все дома, у Нельки-то. Посмотрите на Ромку — расцвел парнишка, да и только. Она ведь его грызла, как вампириха какая. Обзывала такими словами, что нам, взрослым, стыдно было слушать. И нарочно голодом морила.

— Скажете тоже, Олеся Евгеньевна, — не выдержала Наташа. — Во-первых, вампиры не грызут, а кровь пьют…

— Так, может, она и пила. Вон он какой бледненький был. Да тощий — кожа да кости. Сейчас его и не узнать, а тогда…

— А во-вторых, какая мать станет ребенка голодом морить? Просто у нее могло не быть денег, а просить у других она стеснялась.

— Нелька стеснялась? — громко хмыкнула Олеся Евгеньевна. — Да она такого и слова не знала — «стеснительность».

Наташа, сославшись на срочную работу, этот разговор прекратила. Почему-то ей неприятно было говорить о Корнелии Альбертовне, тем более в таком духе.

Она всегда придавала значение своим словам, потому что верила в их материальность. И живучесть. Подрастет Ромашка, а ему начнут со всех сторон рассказывать, какая у него мать гнусная была. Пусть уж лучше он себе сам ее светлый образ нарисует и с тем живет.

Марат через две недели их весьма тесных и теплых отношений уехал в командировку. На этот раз в Тюмень, где ему предложили вложить деньги в один замечательный проект, который позволил бы ему вместе со Светой, Наташей и Ромой уехать отсюда куда-нибудь на юг.

— В Сочи! — говорил он, блестя глазами. — Давай поедем в Сочи. Я так долго мерз в наших холодных краях, что теперь хочу жить на юге, где много солнца и витаминов.

— А если с твоим проектом ничего не получится? — спрашивала Наташа.

— Все равно поедем! Продадим наши дома, наши дела — ты не возражаешь? — и поселимся у Черного моря.

И, словно подслушав его излияния, дня через три к ней подошла Ирочка Сеначина, которая недавно вышла замуж за дагестанца — тот в Ивлеве владел крытым рынком, — и спросила вроде в шутку:

— Наталья Владимировна, а вы не собираетесь продавать свой садик?

— Не знаю, — растерялась Наташа, — я об этом как-то не думала. А что, уже есть покупатели?

— Илья сказал, — мужа Сеначиной звали Ильяс, — что, если вы надумаете продавать «Вишенку», он мне ее купит.

— Я подумаю, — с улыбкой сказала Наташа.

На самом деле она считала, что все эти разговоры, как и планы Марата, для нее несвоевременны. Пока она не решит вопрос с усыновлением Романа, никуда отсюда не тронется.

Марат был с ней согласен.

— Вряд ли с моим делом все быстро устаканится. Может, как раз полгода и пройдет.

А еще три недели назад она все-таки зашла в один из магазинов, которые до сих пор принадлежали ее бывшему мужу, и попросила передать, чтобы тот, когда в очередной раз появится в Ивлеве, непременно позвонил ей на работу или домой.

Сергей откликнулся буквально на другой день.

— Наташа, ты хотела меня видеть?

— Хотела, — ответила она, удивляясь, что голос бывшего мужа звучит для нее всего лишь как голос старого знакомого. Вернее, человека, с которым она прежде была дружна. Когда-то Наташа представляла себе, что однажды он ей позвонит и она замрет у телефона, не в силах от волнения и рта раскрыть. И вот с ним спокойно разговаривает, и ничего внутри ее не дрожит.

Вот как подействовали на нее отношения с Маратом.

Между прочим, весь город об их романе сразу узнал, и Наташе стали об этом говорить все, кому не лень, высказывать свое мнение.

— Ну, Шестериков шустрый! — нарочито принялся сокрушаться Федор Михайловский. — Пока я в твою сторону поглядывал, он просто взял и увел тебя. И вот так всю жизнь: кому все, а кому ничего!

— Что ты придумываешь! — рассмеялась Наташа. — Чего же это ему «все»? Разведенная женщина не первой молодости.

— Вторая молодость у тебя куда лучше первой, — заключил он.

— Ты-то откуда знаешь? — удивилась Наташа. — Мы же с тобой знакомы всего ничего.

— Зато я еще застал вместо яркой, жизнерадостной личности какую-то невзрачную женщину, которая сидела в своем углу не высовываясь и приходила только на зов хозяина.

Наташа покраснела.

— Неужели это было так ужасно?

— Ты уж поверь мне! — ответил Федор. — Ничего хорошего. Одно время я даже подозревал, что Шувалов тебя бьет.

Значит, она выглядела не только невзрачной, но и забитой…

Сергей заехал за ней в «Вишенку» и, пока Наташа в новой дубленке и сапогах на шпильке шла по дорожке к его машине, не сводил с нее глаз. Потом, будто опомнившись, выскочил из машины и открыл перед ней дверцу.

Мамма мия! Когда это такое было? Обычно он сидел в машине, не делая попытки даже открыть перед ней дверцу, а теперь… Может, перевоспитался в этой южной столице? Или молодая жена на него благоприятно подействовала?