Книга Дневник его любовницы, или Дети лета - Карина Тихонова

— К врачу не надо, — сказал я моментально охрипшим голосом.

— Как хотите, — ответил священник. Его голубые глаза смотрели на меня с тайным любопытством.

— Вы живете в поселке? — спросил он.

— Да.

— Тогда подскажите, пожалуйста, я правильно еду? Мне нужно попасть на церковное подворье.

— Вы едете правильно, — ответил я. — Еще пара километров, и вы увидите купол. Его сейчас листва закрывает.

— Спасибо, — вежливо сказал священник. Немного поколебался и предложил:

— Давайте я вас домой провожу. Мне кажется, что вы не здоровы.

Я обернулся и подбородком указал на оставшиеся в десяти шагах ворота.

— Вот мой дом.

Священник бегло взглянул на ограду.

— Вы дойдете? — еще раз уточнил он.

— Постараюсь, — ответил я с улыбкой.

— Ну, что ж…

Он переступил с ноги на ногу.

— Спасибо за помощь.

Хотел повернуться ко мне спиной, но я остановил его вопросом:

— Простите, как вас зовут?

— Отец Михаил, — ответил молодой человек, которому не могло быть больше тридцати лет.

— Отец Михаил, — повторил я и тихо засмеялся.

Священник не обиделся на мой неуместный смех. Стоял и с благожелательным интересом ждал продолжения разговора.

— Отец Михаил, — сказал я, отсмеявшись. — Вы верите в призраков?

Отец слегка приподнял брови.

— Церковь отвергает суеверия, — ответил он по-прежнему мягко.

Я кивнул. Так и думал. Мне все мерещится. Я элементарным образом сошел с ума.

— Скажите, а вы верите, что души убитых людей не могут успокоиться до тех пор, пока… Пока не расквитаются с убийцей, — нашел я удобную формулировку.

— Об этом сказано в Ветхом Завете, — ответил священник, не выражая ни малейшего удивления.

— Скажите, — продолжал я. — Если в доме… Одним словом, если в доме нечисто…

Я остановился и пристально взглянул на собеседника. Его лицо оставалось серьезным.

— Если в доме нечисто, — повторил я окрепшим голосом, — можно прогнать нечисть с помощью святой воды?

Отец Михаил вздохнул.

— Существуют специальные обряды, — сказал он неохотно. — Но это не цирковой аттракцион. На проведение подобного обряда должны дать разрешение вышестоящие. А дают они такое разрешение очень редко.

— А если я сам проведу этот обряд? — не отставал я. — Ну, не совсем обряд… Побрызгаю в доме святой водой… Поможет?

Священник посмотрел мне в глаза.

— Вы верите в бога? — спросил он вдруг. — Простите, что я спрашиваю, это дело глубоко личное, но если можете — ответьте.

Я посмотрел в сторону. Обдумал вопрос и ответил честно:

— Не верю.

Священник снова тихонько вздохнул. Как мне показалось, с сожалением.

— Не поможет? — догадался я. — Бог помогает только своим, да? От атеистов он отказывается?

— Это не он от вас отказывается, а вы от него, — ответил священник, и я невольно поперхнулся, такой справедливой и простой была высказанная им мысль.

— Да, пожалуй, — сказал я растерянно. Посмотрел на собеседника с некоторым уважением и спросил:

— А если покреститься? Поможет?

Отец Михаил неловко развел руками.

— Понимаете, — сказал он почти виновато, — вера в бога не исчерпывается соблюдением религиозных обрядов. Это важно, но это еще не есть истинная вера. Это всего лишь внешние ее проявления. Вера должна быть там.

Он прикоснулся пальцем к груди.

— Она иногда бывает так глубоко, что человек и сам не догадывается о том, что носит внутри. А иногда бывает наоборот. Человек соблюдает все обряды и предписания, знает наперечет все церковные праздники, постится, выстаивает службы, а внутри-то — пусто!

Отец Михаил снова развел руками.

— Пусто! — повторил он. — Нет веры, есть только показное благочестие! А там где веры нет, там и благодати нет.

— Ясно, — сказал я. Голова утомилась от долгого разговора и требовала передышки. Боже мой, каким же я стал слабым!

Я попытался приподняться с камня, но не смог и свалился обратно. Отец Михаил торопливо подхватил меня под локоть.

— Я помогу, — сказал он.

— Спасибо, — пробормотал я. — Пожалуй, помогите. До ворот проводите, если вам не трудно.

Очень медленно, опираясь на крепкую руку молодого батюшки, я дошел до своего дома. Остановился перед воротами, освободился от поддержки и сказал:

— Спасибо.

— Не за что, — ответил священник вежливо. — Вы приходите в церковь. Побеседуем, познакомимся… Хочется лучше узнать своих прихожан.

— Я атеист, — напомнил я.

— Это ничего, — ответил отец Михаил. — Все равно приходите. Церковь для всех открыта.

— Вы теперь там работаете? — спросил я.

Священник улыбнулся. Улыбка была хорошая, не обидная.

— Служу, — поправил он. — На бога не работают. Богу служат.

— Ну, да, — пробормотал я. И повторил:

— Спасибо.

Отпер ворота, приоткрыл створку и пошел во двор с таким чувством, словно возвращался в фамильный склеп.

Священник стоял неподвижно и провожал меня взглядом. Закрывая ворота, я видел в его глазах удивление и озабоченность.

Остаток дня пролетел незаметно.

Я все больше погружался в сумрачный мир, тонул в нем, с удивлением и страхом отмечая каждый новый призрак, оживший в сознании. Наверное, такое же чувство испытывают тонущие люди. Погружаются в глубины, понимая, что никогда не выберутся обратно, и пытаются краем угасшего сознания ухватить то, что не дано увидеть другим. Оставшимся на поверхности.

Вот и я приобщился к обществу утопленников. Еще один пассажир «Титаника» с билетом в один конец. Только тонул я не в холодной океанской воде, а в собственном больном сознании.

Оно оказалось ничуть не менее глубоким, чем любая океанская впадина. Возможно, оно было даже гораздо глубже. Беда в том, что свет не достигает такой глубины, и мозг погружается во тьму задолго до того, как упадет на самое дно.

В этом сумеречном состоянии я провел какое-то время. Какое? Бог его знает. Время для меня больше не имело значения, оно превратилось в абстрактную категорию, в прямую, которая соединяет рождение и смерть. Рождение осталось далеко за плечами, а смерть приближалась с каждым сделанным вдохом и выдохом. Ведь я расходовал жизненную энергию уже тем, что просто дышал. А восполнять ее было нечем. Есть я по-прежнему не мог.