Книга Отважный муж в минуты страха - Святослав Тараховский

— Не мне вам говорить, Александр Григорьевич, какое значение имеет для страны наука и каждый ученый в отдельности, — с чувством произнес Альберт, — особенно если ученый выдающийся…

— Догадываюсь, — ответил Саша, и что-то кольнуло и с болью оторвалось у него в груди. Костромин, Кузьмин, Наджи пунктиром прочертились в памяти, и, еще не зная точно, о чем пойдет речь, он предчувствием своим предвосхитил предстоящую леденящую неприятность. Но то, что он услышал, что минутой позже предложил ему Альберт, было еще неправдоподобнее, еще гаже.

— Речь идет о замечательном отце вашей невесты, да что там — о фактическом вашем тесте Игоре Петровиче Струнникове…

Саша усмехнулся; смех переделался в хихиканье, неправдоподобное, сдавленное, противное, мелкое.

— Я должен его завербовать? — продолжая хихикать, спросил он, пряча под смешками сильнейшее свое волнение.

— Игорь Петрович — очень крупный физик. Задача в том, чтобы охранить, оградить его от всяческих вредных влияний. Ведь если, как говорится, что-то с ним… или в нем не так, мы его за границу не выпустим — это вы должны понимать.

— Нет. Не возьмусь, — сразу сказал Саша, и его вдруг охватила легкая радость: впервые и очно перед лицом ГБ он преодолел свой страх.

На такой неожиданности беседа споткнулась, как на кочке. Альберт задумался.

— Запад был бы счастлив заполучить такого ученого, — медленно начал он сызнова. — Или такого диссидента внутри страны. Мало нам Сахарова, Солженицына, всей компании. Подумайте лучше, Александр Григорьевич. Внедрите, так сказать, в проблему интеллект…

— Нет, — повторил Саша.

— Кому же, как ни вам, Александр Григорьевич?..

— Я сказал вам: нет. Найдите другого.

— Но вы к нему ближе всех. Вы — одна семья, чай и кофе вместе пьете, коньяком балуетесь. Он у вас на виду! Это ваш долг!

— Послушайте, Альберт, давайте не будем путать жанры: я разведчик, а не стукач! — с пафосом произнес Саша; минутой раньше он не решился бы произнести столь пошлую неискреннюю фразу, минутой раньше ее в нем вовсе не существовало, сей шедевр полыхнул в нем совершенно интуитивно, абсолютно для него самого непредсказуемо, но получилось талантливо, крупно и к месту — раз в жизни в головах даже средних людей в минуту напряжения, отчаяния и риска рождаются убийственные откровения, крыть которые собеседнику нечем. Альберт умолк; жужжала муха, гудели за окном машины, торопилось время; жизнь заметно убежала вперед, прежде чем чекист сумел выбраться из-под наглого Сашиного тезиса, собрал мозги и обрел речь.

— Как странно, Александр Григорьевич, а я ведь за вас поручился…

По его упавшему тону Саша окончательно понял, как велика была на него ставка, как рассчитывал Альберт в это трудное для себя время отличиться перед начальством за счет нового, такого перспективного задания Сташевскому; понял, но решения своего не поменял.

— Знаете, у меня был товарищ, который говорил: каждый в жизни должен быть по своей части. Продавец — продавцом, кооператор — кооператором, вор — вором. Я с ним спорил, не понимал, теперь — понял. Стучать на профессора — не по моей части. Давайте точку поставим.

— Запятую, Александр Григорьевич. За эту работу вас могут наградить правительственной наградой. Орденом. Как вам такое: красный орден на груди, а?

Саша размашисто кивнул, а потом сказал:

— Я на Таганке живу, неподалеку от комиссионного магазина «Нумизмат»; там, возле входа, ордена и медали кучами продают. Понадобятся — куплю.

— А вот негоже вам, Александр Григорьевич, так о советских наградах!..

— Негоже, согласен. Давайте поставим точку.

— Многоточие все-таки подойдет больше… — Альберт собрался и, понизив голос, кинул в дело козырь: — Ваша Светлана Струнникова не знает подробностей вашего пребывания в Иране. Нам бы очень не хотелось, очень, но…

— Спасибо, она уже знает.

— Ой ли? Не шутите? А если мы проверим? Не возражаете?

— Имеете право. Но в этом конкретном разговоре давайте поставим точку.

— Не будем торопиться. Светлане Игоревне все-таки вопросы зададим. Или… если вы принимаете мое предложение, даю слово, проверять не будем, никогда…

— Проверяйте.

— Не боитесь? Рискуете? Я ведь по-разному могу такую новость преподнести. Желаете сыграть в такую рулетку? Или передумаете? Может, все-таки лучше орден, а?

Саша пожал плечами, слов не осталось. «Подлый ты пес, — подумал он. — Гнойный, зеленый, в пупырышках и воняешь. Проверяй».

Холеный палец с ухоженным ногтем всунулся в отверстие и повернул телефонный диск.

«Наизусть знает ее телефон? — удивился Саша. — Или блефует?»

Он следил за вращением диска, потом услышал телефонные гудки. Блефует. А если не блефует? Саша напрягся, Саша верил, Светка не подведет; Саша верил и не верил — знал: Светка непредсказуема и второго напоминания, тем более со стороны, может не выдержать, его волнение в поисках приложения устремилось к рукам, которые под столом сложились в кулаки.

Длинные гудки долго и упорно ответствовали Альберту, прежде чем он бросил трубку и внимательно вгляделся в агента.

— О'кей, товарищ Сташевский. Комитет вам верит.

Звучно хрустнули коленки — Альберт поднялся на ноги. Три шага к окну, три шага к двери, в глазах — искры мысли, на лбу — морщина как ров, и вдруг рассмеялся, облегченно и рассыпчато.

— Чайку на дорожку?

— Можно, — сказал Саша.

И пили чай. «Зачем я согласился?» — не понимал себя Саша, — и говорили о Хомейни, иранской поэзии, иранских соловьях и розах, иранском базаре и народе вообще — трудолюбивом, умном, добром; и вдруг безо всякого перехода Альберт на глазах погрустнел и очень искренне сказал:

— Жаль, очень жаль. Мы, конечно, найдем человека под Игоря Петровича, но, согласитесь, это будет совсем чужой для него агент, и что он нам будет сообщать о достойнейшем ученом — бог знает. Понапишет — а нам придется меры принимать, терзать человека. Вы поняли меня? Вот такая получается точка — жирная. Точка к вашему размышлению.

— Я вас понял, — сказал Саша. — Я поразмышляю. А пока давайте попрощаемся.

Последовало рукопожатие, договоренность оставаться в контакте, и дружеские улыбки, и «рад был повидать», и «взаимно», а затем Саша сыпанул по лестнице пешком и ударом ноги распахнул дверь. И сразу вокруг него оказался воздух и свет, живые автомобили, деревья и люди, книжный «Сотый», перестройка и жизнь. «Гниды эти альберты, — подумал Саша, — как бы их всех извести, каким приказом?» Тревога за Игоря Петровича его не покидала. В одном Альберт прав: чужой агент, пожалуй, такого понапишет! Что делать? Предупредить Игоря Петровича? Как? Кем он будет в его глазах? Отсекать каждого новичка, что появится в окружении тестя? А, может, все-таки лучше писать самому, как просил его Альберт? Но ведь отбился, впервые послал ГБ подальше! «Только кажется тебе, что отбился и послал, — сказал себе Саша. — Отпустили погулять на длинном поводке, понадобишься — притянут к ноге. Притянут? Пусть попробуют».