Книга Из первых рук - Джойс Кэри

— Даже и в этом случае, миссис Барбон, карьера художника — штука ненадежная. Мальчику куда лучше добиваться стипендии.

— Зачем же вы тогда все это время отвлекали его от занятий? Учителя говорят, что он целыми днями топчется около вашей мастерской или бегает по картинным галереям и пялится на картины.

— Я не знал...

— А прошлой ночью... он вообще не явился домой.

— Мне было очень плохо, и он...

— Так вот! Если он вам нужен, забирайте его совсем, — сказала миссис Барбон, вся дрожа. — Я не желаю иметь в доме сына, который водится с людьми вроде вас и разрывает сердце родному отцу.

— Но, мамочка... — сказал Барбон-старший.

— Может, ты помолчишь, Том? Я знаю, тебе бы все замазывать и заглаживать, будто все это так, ничего. А я говорю тебе — чего. Наш мальчик губит свою жизнь и превращается в грязного побирушку и бездельника, разрывая нам сердце после всего, что мы для него сделали.

— Но, м-мамочка, — сказал Носатик, подходя к ней. — Это же неправда. Какие же художники б-бездельники?

— Помолчи, Гарри, — сказала мать, закрывая глаза, словно утомившись от бессмысленных споров. — Что ты понимаешь? Ты же все равно будешь делать, как тебе заблагорассудится. Что тебе до отца! Ну ладно. Так вот. Если вы ничего не можете нам сказать, мистер Джонсон, и даже не хотите просить прощения за то горе, которое вы нам причинили, может, вы по крайней мере уйдете и оставите нас одних. А ты, Гарри, можешь идти с ним. Только тогда уже сюда не возвращайся.

— Но, мамочка... — сказал Барбон-старший. Тут миссис Барбон покинула комнату, медленно закрыв за собой дверь. А мистер Барбон стал извиняться за жену.

— Она немного не в себе, мистер Джимсон. Гарри у нее единственный. Мы, поверьте, вовсе так не думаем о художниках. Вполне почтенная профессия. Просто мы беспокоимся, получится ли из Гарри что-нибудь стоящее.

— Скорее всего, нет, мистер Барбон. В искусстве редко кому удается сделать что-нибудь стоящее. Да я и не замечал у него никаких признаков таланта. Ему нужно добиться стипендии. И жизнь его будет обеспечена.

— Обес-с-с-спечена, — сказал Носатик, свистя, как змея.

Тут мистер Барбон превежливо поблагодарил меня за нанесенный им визит, и я вышел. Носатик вышел вместе со мной. Я отчитал его за то, что он так обращается с матерью.

— Она права, — сказал я. — Если ты будешь продолжать в том же духе, ты загубишь и ее жизнь и свою. Ведь ты разбиваешь ей сердце.

Но Носатик только больше нахохлился. Ну, разобьет ей сердце, так разобьет. Он думал об этом ровно столько, сколько вырвавшийся на свободу конь думает о зеркальной витрине, — он просто ее не замечает.

— Н-но ведь она глупости говорит, — сказал он. — Если запретить людям становиться художниками, не будет больше живописи.

— Ну нет, — сказал я, — искусство не упразднишь. Не выйдет. Не будет профессионалов — будут любители. Все станут художниками.

— Но ведь от любителей мало толку.

— Верно. Только профессионалы хороши, остальное — дрянь.

— А как стать любителем-профессионалом?

— Отдавать делу все свое время. И то недостаточно.

— Какая же разница между профессионалом и любителем?

— Огромная. У любителя — счет в банке, который все равно останется при нем, если он даже станет профессионалом. О чем я тебе и толкую. Сначала обеспечь себе счет в банке, а потом уже принимайся за живопись и пиши пусть хуже некуда. Все равно будешь счастлив. Потому что чем хуже будут твои картины, тем больше ты будешь доволен собой. И ты сможешь обзавестись милой женушкой и милыми детками, и устраивать милые званые вечера, и приглашать на них милых друзей, и стать членом какого-нибудь милого общества, и выслушивать милые комплименты от разных милых людей.

— Но я не хочу обеспеченности.

— Это потому, что ты всегда был сверх головы обеспечен. Но к обеспеченности нельзя относиться беспечно. Потеряешь — не вернешь. Так что беги домой и садись за книги. И знаешь что — я научу тебя писать картины.

— Что? — сказал Носатик.

— То, — сказал я. — Если ты добьешься стипендии, я стану учить тебя. Я научу тебя всему, чему один человек может научить другого. Это не очень-то много.

— Вы серьезно, мистер Джимсон?

— Даю тебе слово. Вернее, полагаюсь на твое.

Мальчик схватил мои руки.

— Мистер Джимсон! К-как мне б-благодарить вас!

— Там видно будет. Сначала кончи школу. А теперь — марш домой! И скажи матери, что это я тебя послал.

Он повернулся и бегом бросился к дому.

Глава 25

Я свернул на Эллам-стрит и побрел в «Элсинор». Перво-наперво, думал я, надо вырвать картину из лап миссис Коукер. Выкурить старуху из мастерской. Нужно, чтобы сэр Уильям скорее увидел «Грехопадение», пока не забыл о нем.

Сама картина тоже меня беспокоила. С картиной всегда сплошное беспокойство. Картина хуже ребенка. Того и гляди попадет в беду и разобьет тебе сердце. Насколько мне помнилось, ноги у Евы никуда не годились. Ни к чему так много экспрессии в вертикальных линиях, когда горизонтальные плоскости достаточно энергичны. Эти ноги, думал я, будут выглядеть слишком рококо на фоне пейзажа, который должен быть массивным, как сами скалы. Нужны первозданные формы. Четкие идеи.

С другой стороны, композиция мне, пожалуй, удалась. В глубине души мне казалось, что она может выйти даже лучше, чем я предполагал. Я должен во что бы то ни стало взглянуть на картину, думал я, даже если это будет стоить мне подбитого глаза.

Но, по правде сказать, хотя я и посылал миссис Коукер по письму ежедневно и даже как-то в густые сумерки запустил в боковое окно трех крыс, последний, решающий шаг еще оставалось сделать. Мой план был прост: если она не съедет по доброй воле, выкрасть картину, а затем снять окна и двери. Возможно, и часть крыши. Привести дом в негодность. А когда ветер и дождь заставят ее убраться, я въеду. Мне в развалюхе жить не впервой.

Установив за миссис Коукер тщательное наблюдение, я хорошо изучил ее привычки. За покупками она ходит когда вздумается. В любое время дня. Отсутствует с час. Значит, нужно засечь, когда она очистит помещение, и сразу же браться за отвертку. И если я действительно хочу продать картину, подумал я, надо обтяпать это дело сегодня. Время не терпит. Нужно успеть стакнуться с профессором, пока Бидеры не выставили его за дверь, а сэра Уильяма не хватил удар. Да и с картиной придется еще повозиться, даже если оставить Евины ноги так, как есть.

Но мне не повезло. Всю вторую половину дня я проторчал у «Орла», а миссис Коукер не покидала крепость. Раз-другой она выходила опорожнить помойное ведро или швырнуть куском угля в кошку. Но за покупками не шла. Полил дождь, как из бочки. И солнце светило. Крупные капли пробили мое сильно потертое пальто, как кляксы промокашку. И только я пристроился у глухой стены, как откуда ни возьмись — Барбон-младший, пенящийся, как бутылка пива. До чего же он мне надоел!