Книга Император. Боги войны - Конн Иггульден

— Сначала вложи ему в руку, — услышал он и ощутил, как кто-то раздвигает его ослабшие пальцы.

Среди этого ужаса раздался чей-то новый голос:

— Чем вы тут заняты?

Голос был незнакомый, но посетители сразу отпрянули от постели, а вошедший продолжал сердито кричать, пока они выскакивали мимо него наружу. Брут лежал на спине и прерывисто дышал, не чувствуя ножа в руке. Послышались чьи-то шаги, и он увидел лицо склонившегося над ним центуриона.

— Мне нужен охранник, — прошептал Брут.

— У меня нет лишних людей, — холодно заявил центурион.

Ночь на равнине запылала множеством погребальных костров. Тьма в палатке немного рассеялась, и взгляд центуриона упал на горшок с похлебкой, стоящий на деревянном табурете. Он взял его в руки и сморщился — там плавали какие-то вонючие склизкие ошметки.

— Я скажу, чтобы тебе принесли поесть и чистый ночной горшок, — с отвращением произнес воин. — Это я, так и быть, сделаю.

— Спасибо, — сказал Брут, от боли опуская веки.

— Я твоей благодарности не желаю, — сердито отрезал центурион.

Брут, не открывая глаз, поднял нож:

— Они позабыли здесь вот это.

Центурион хмыкнул.

— Оставь себе. Я слышал, что они говорили. Может, они и правы. Только не их руками и не в мою стражу. Вдруг ты подумаешь, да и сам решишься. Так-то приличнее.

Огромным усилием Брут отшвырнул нож и услышал, как тот упал на земляной пол где-то недалеко. Центурион больше ничего не говорил и вскоре ушел.

Костры трещали несколько часов, солдаты возносили молитвы богам, а потом Брут опять провалился в сон.

На рассвете крики раненых в палатке стали громче. Лекари зашивали, промывали, бинтовали — старались как могли. Потом большинству раненых все равно станет хуже.

Легкий сон Брута прервался от неожиданно наступившей тишины. Он поднял голову и увидел, что в палатке стоит Юлий. Перед консулом стонать не пристало — тех, кто кричал во сне, быстро растолкали.

С огромными усилиями Брут приподнялся. На него без стеснения таращились другие раненые. Чувствуя их неприязнь, Брут решил, что никому не покажет своих страданий. Изо всех сил он сжал челюсти: сломанная рука страшно болела.

Юлий тем временем подходил к каждому раненому, говорил им какие-то слова. Солдаты оставались сидеть гордые и довольные, словно консулу удалось облегчить их муки.

Показалось ли Бруту или на самом деле, когда Юлий приблизился к нему, все вокруг насторожились. Консул Рима подвинул к ложу Брута табурет и тяжело сел.

Глаза Юлия покраснели от дыма, но доспехи на нем сверкали, и рядом с ранеными командующий выглядел свежим и отдохнувшим.

— За тобой тут ухаживают? — спросил Юлий, глядя на бинты, которыми было обмотано израненное тело его друга.

— Цветы и фрукты — каждое утро, — ответил Брут. Он открыл рот, собираясь что-то добавить, но не смог.

В темных глазах, пристально смотревших на Брута, светилось искреннее участие. Поверить в такое трудно, но, видимо, Юлий и вправду простил. У Брута заколотилось сердце, в глазах потемнело. Лихорадка еще не прошла, очень хотелось опять провалиться во тьму. Брут не нашел в себе сил ответить на взгляд Юлия и смотрел куда-то в сторону.

— Почему не убил меня? — прошептал он.

— Ты мой старый друг, — сказал Цезарь, придвигаясь ближе. — Сколько раз ты спасал мою жизнь. Разве я могу отнять твою? Нет.

Брут потряс головой, не в силах постичь друга. Ночью он думал, что умрет от стыда, и жалел, что выкинул нож.

— А все думают — меня нужно убить, — сообщил он, вспоминая о ночных гостях и испорченной еде.

— Они просто не понимают, — отозвался Юлий, и Брут возненавидел его за милосердие.

Каждый римлянин отныне будет знать, как Цезарь пощадил своего друга-предателя. Брут представил, как поэты начнут кропать душещипательные вирши, и ему захотелось плюнуть. Однако, глядя на Цезаря, Брут ничем не выдал своих мыслей. После случившегося придется считать, что под Фарсалом он заново родился. Может быть, удастся сбросить старую кожу и начать жизнь с чистого листа. Стать опять Цезарю другом, но не стремиться быть ему равным. Нет, это невозможно после того, как Юлий простил его, проявив поистине тошнотворное великодушие. Юлий даровал Бруту жизнь, и теперь он не знал, как с этим жить.

Против воли Брут стиснул зубы и простонал, раздираемый противоречивыми чувствами. Словно на расстоянии, он ощущал на лбу руку Цезаря.

— Ты поосторожнее, — попросил Юлий, — ты еще совсем слабый.

Глаза Брута наполнились слезами — он пытался бороться с охватившим его отчаянием. Хотелось вернуть последние два года — или же со всем смириться. Он понимал, что больше не выдержит. Просто не выдержит.

Брут закрыл глаза, чтобы не видеть сидящего рядом с ним человека. Когда через некоторое время он открыл их, Юлий уже ушел. Под осуждающими взглядами раненых солдат Брут не мог позволить себе заплакать от испытываемой им ненависти и любви.

ГЛАВА 22

За много дней похода легионеры Десятого и Четвертого сильно устали и изголодались. Припасы кончались, а до нового урожая было далеко — из земли торчали только небольшие зеленые ростки. Запасы воды протухли, солдаты постоянно недоедали. Даже у коней из-под толстого слоя пыли на боках выдавались ребра, но шли они пока твердо.

Каждый раз, когда Юлий думал, что цель близка, в очередном поселении сообщали новые известия о Помпее и его коннице, и приходилось идти все дальше и дальше — на восток. Они почти догнали Помпея, но тут беглец совершил резкий рывок и добрался до побережья.

Стоя на причале, Юлий тер усталые глаза и смотрел на бесконечные серые волны, на которых качались шесть галер. Их стремительные тонкие силуэты напоминали хищных птиц. Они несли дозор в морях между Грецией и Малой Азией и дожидались Юлия.

Помпей добрался до побережья вчерашней ночью. Юлий надеялся перехватить его и вынудить сразиться, но диктатора, оказывается, ждали корабли. Так же быстро, как он пронесся по равнинам Греции, Помпей оставил ее берега.

— Забраться в такую даль… — вслух подумал Юлий.

Вокруг, озираясь, стояли солдаты. Если бы путь был свободен — Юлий бы не колебался. У восточного побережья Греции полно торговых судов, и за кораблями дело не станет. Прищурившись, Юлий наблюдал за галерами Помпея, которые, вспенивая воду, рассекали волны. Вряд ли там достаточно людей, ведь лучших солдат Помпей наверняка взял с собой; однако это ничего не меняет. В открытом море галеры легко смогут потопить торговые суда. Плыть ночью нет смысла — все равно неприятель уже их видел. Преимущество неожиданности утеряно, враг будет готов к бою и беспощаден.

С чувством безысходности Юлий гадал, сколько еще вражеских галер прячется среди прибрежных скал. Эту преграду из дерева и железа ему не сокрушить.