Книга Битва веков - Александр Прозоров

Еще две тысячи подошли к ним перед закатом, и на рассвете одетые в доспехи ханские сотни под прикрытием сбившихся в толпу лучников начали переправу. Но приготовления эти оказались бессмысленны: выстояв целый день, положив у брода две сотни басурман и потеряв всего пятнадцать человек, князь Иван Шуйский ушел и на следующий день благополучно примкнул к Большому полку.

Дивей-мурза тем временем сообщил Девлет-Гирею о своей победе, и бесчисленные татарские войска начали переправу, обходя крепость и втягиваясь на столь удачливый для них Серпуховской тракт.

После получения этой вести, воевода Михайло Воротынский тоже привел в движение свое войско, и оно, бросив у Коломны все, кроме оружия и боеприпасов, вслед за крымчаками пошло по той же дороге в сторону Москвы.

В середине дня, возле деревни Молоди, что сразу за рекой Рожай, впадающей в Москву-реку, князь Михайло приказал вставать крепко, намереваясь здесь, в узости между рекой и ложбиной с обрывистыми краями, перекрыть татарам дорогу назад. Вперед, с несколькими сотнями боярских детей, умчался князь Хворостинин, заслуживший себе славу и доверие долгой безупречной службой в опричнине. Андрей же, всячески погоняя стрельцов, приказал ставить щиты гуляй-города, выстраивая их в несколько открытых сзади углов, направленных остриями в сторону врага, а у основания разорванных на ширину в два десятка шагов.

— Что-то неладное ты мастеришь, дружище, — подъехав к Андрею, неуверенно сказал Михайло Иванович. — Непривычное что-то.

— Перекрестный огонь готовлю, — кратко пояснил Зверев. — С каждой стороны такого угла можно стрелять во фланг врагу, атакующему соседа. Если на эту сторону татарин кидается, то она стреляет в лоб, а соседняя — в бок. Если на другую, то наоборот. С какой стороны ни подойдешь, с двух направлений обстрелян будешь. Это и вдвое чаще залпы выйдут, и от огня укрыться сложнее.

— Вижу, дело знаешь, — сделал вывод старший воевода. — Мешать не стану.

Стрельцы, ругаясь и погоняя друг друга, скидывали с телег щиты, выволакивали к указанному месту, поднимали в шаге друг от друга, накрепко соединяя сверху и снизу толстыми балками, подпирали сзади бревнами, скобами намертво приколачивая их сверху, чтобы тяжесть лаг не позволяла выдернуть щит вперед, а упор в землю — завалить назад. В щелях между щитами пушкари выкладывали свои пищали и тюфяки. Короткоствольные древние дробовики князь Сакульский ставил ближе к основанию «углов», где палить все едино придется в упор, дальнобойные — у острия, где наибольший сектор обстрела.

— Первыми ядра забивайте! — предупреждал он наряды. — Вторыми готовьте жребий! Быстрее, быстрее, православные! Татарин за каждый миг задержки жизнями плату заберет! Шевелитесь!

Четыре прямых «угла» наконец-то перегородили тракт, самой дальней из сторон упираясь в обрыв ложбины, а самой ближней — в слегка приболоченный речной берег. На эти стороны были выставлены самые дохлые и слабенькие пушки — в здравом уме ни один человек в такую западню не полезет.

Между тем где-то далеко впереди, в нескольких верстах, боярские дети князя Хворостинина, вырубив по пути слабых, больных и просто отставших от главных сил крымчаков, с ходу ударили в спину охранявшему обоз отряду.

После разгрома у Судьбищ Девлет-Гирей стал уделять охране припасов внимание чуть ли не большее, нежели дозорам и поиску добычи, а потому татарские сотни здесь оказались опытные и крепкие. Развернувшись, они стремительно ударили на русских в копья, опрокинули и погнали, погнали назад по накатанной дороге, рубя и накалывая спины. Несколько верст погони — и уцелевшие всадники во весь опор пронесясь между бревенчатыми стенами, юркнули в оставленные тут и там широкие проходы. Залихватски свистя, крымчаки ринулись следом…

* * *

— Идут, идут!!! — закричали с разных сторон гуляй-города.

— Запальные штыри в костры! — побежал вдоль стен князь Сакульский. — Штыри в костры, в костры! Кали их, кали!

Откуда, где, каким образом воины заметили приближение конницы, Андрей так и не понял. Но доверять опыту здешних дозорных уже давно привык. Это подарило ему несколько важных минут для последних распоряжений. А потом на дороге появилась несущаяся вскачь конница.

— Наши, наши! — предупредили пушкарей многие сотни голосов. Одетые в кольчуги и бахтерцы, боярские дети мчались во весь опор, не оглядываясь назад. Многие десятки и сотни устремились к проходам, оставленным между «углами». Следом из-за леса выметнулась не менее стремительная степная конница, отставая на считанные десятки сажен.

— Готовься! — закричал Зверев, отлично сознавая, что слышат его только самые близкие из пушкарей.

Разбойники приближались, вслед за русской конницей рассыпались на отдельные потоки, направленные к проходам, влетели между щитами…

— Пали!!!

Оглушительно ударила самая дальняя, стоящая на углу пушка, ее выстрел тут же поддержали другие. Чугунные ядра, каждое размером с голову ребенка, выпущенные с расстояния в сотню шагов, с легкостью прошивали татарские потоки насквозь, дырявя сразу десятки лошадей и людей, отрывая ноги и разбрызгивая внутренности. А вслед за первой тут же ударила вторая, третья, четвертая, словно ведя отсчет от угла к середине. Пушкари кинулись к орудиям, торопливо прочищая банниками стволы, вгоняя картузы с порохом, прибивая пыжом, засыпая картечь. Картечью же плевали и самые близкие к проходам тюфяки, прорубая среди татарского войска целые просеки, сбивая с ног людей и лошадей. Атака захлебнулась кровью, застопорилась, а вот уже по остановившемуся врагу ударил новый залп, выхлестывая поле десятками пудов крупнокалиберной свинцовой, железной и чугунной дроби. Над землей застелился горячий розовый туман из мелких кровавых брызг, и те немногие из разбойников, что смогли уцелеть во время этого ужаса, повернули назад.

Наступила, пропитанная запахами дыма и парного мяса, зловещая тишина.

Наряды перезарядили пушки, замерли в готовности, выглядывая из бойниц наружу, боярские дети стояли у оседланных скакунов, готовые в любой миг подняться в стремя и вырваться в атаку. По ту сторону поля медленно накапливались многие и многие сотни татарских разбойников.

Медленно, с ощутимой липкой тягучестью потянулось время. Час, другой, третий. Ничего не происходило. Солнце ползло, ползло, ползло по небу, угрожающе заваливаясь за горизонт. Наконец сгустилась ночь. Изольд принес к пушкам войлочный потник, расстелил, и князь под его присмотром лег прикорнуть прямо здесь. На рассвете они с холопом поменялись местами. Князь уселся на ствол крупнокалиберной бронзовой пищали, всматриваясь через бойницу во вражеский лагерь. Там бродили по краю поля басурманские воины и глядели, казалось, прямо на него.

И ничего не происходило.

Солнце медленно поднялось к зениту, заливая людей нестерпимой жарой. Все, кто мог, вытянулись в тени щитов, под повозками, возле пушек, вокруг одиноких деревьев. Однако Зверев счел такое поведение недостойным князя и упорно торчал возле бойницы, ожидая от басурман хоть каких-то действий.