Книга Нас не брали в плен. Исповедь политрука - Анатолий Премилов

На переправе регулировщик посадил нас на машину, идущую к фронту. В машине нас набралось не менее десятка, и мы ехали на юго-запад по местам недавних боев. Проехали Кицканы, потом Каушаны со следами танковых боев: разрушенные стены домов, следы гусениц около них, — а вот поврежденную технику уже убрали. Молдаване у дороги продавали проезжающим сливу, виноград, яблоки, а солдатам давали так. В середине дня мы повернули к югу в направлении к Тарутину и попали в небольшой лесок. Всюду здесь были следы разгромленной нашей авиацией тыловой части немцев: валялись бумаги, бинты, банки, бутылки, тряпье, рваное обмундирование, искореженные повозки, машины. И вдруг с боковой дороги навстречу нам вышли немцы с автоматами на шее и поднятыми руками — небритые, грязные, усталые и, видно, голодные. Мы потянулись к своим пистолетам, ожидая коварства, а немцы еще выше поднимают руки и кричат: «Рус! На плен! Гитлер капут!» Мы поняли, что они хотят сдаться в плен и не знают, куда идти. Кто-то из нас махнул рукой в тыл, и немцы повернулись, сказали «гут» и зашагали в ногу всей группой, — а было их не менее двадцати. Вот когда наши воины научали немца понимать исход войны: после Сталинграда, Курска и других котлов, устроенных Красной Армией!

Долго еще ехали мы на попутной машине и попали в целую вереницу транспорта: машин, вездеходов, повозок. Шофер не раз останавливался: сорвет веточку винограда и опять за руль. Он сказал, что более двух суток не ел горячей пищи и не спал, питался сухим хлебом, сидя за рулем. В сумерках мы проехали Тарутино, наша попутная машина дальше не шла. В Тарутине нас пригласили на трофейный вездеход на гусеничном ходу вместимостью человек на десять. Вел его офицер, который добыл его, привел в рабочее состояние и теперь перегонял в свою часть. На дорогах стояли заставы-посты, которые проверяли документацию транспорта, особенно трофейного, и транспорт без документов отбирали. Вот нас водитель и пригласил, чтобы мы помогли ему в случае задержки сохранить вездеход. Вел он свой вездеход ловко, обгоняя другие виды транспорта, объезжая возникающие пробки на дороге. Уже в полной темноте, когда движение поубавилось, наш водитель совершенно неожиданно оказался лицом к лицу с постом ВАД (военно-автомобильной дороги). Регулировщица стала требовать документы, один из сопровождающих офицеров сошел с вездехода, делая вид, что достает документы, а водитель, осветив дорогу фарами, рванул в сторону и укатил. Мы отъехали еще немного, и водитель оказался в тылах своей части. Здесь мы сошли с вездехода и стали искать место для ночлега.

Было очень тепло и сухо, земля хорошо прогрета солнцем, и можно было спать в любом месте, не боясь простудиться. Мы отошли подальше от дорожного шума, вошли в кукурузу, прошли эту полоску и оказались на бахче среди арбузов. Но нам было не до арбузов после такого длинного переезда на жаре и в пыли: мы улеглись в кукурузнике между рядами стеблей. Но только стали засыпать, в небе появился наш У-2 — «кукурузник», как его называли в войну. Самолет покрутился над бахчой и решил сесть, летчик выключил мотор, а мы кричим: «Тут бахча! Не садись, разобьешься!» Летчик в ответ: «Вот бахчу мне и надо, поищите место, где нет арбузов, и я сяду». Всей четверкой мы нашли место; ночь была лунная, и летчик посадил свой самолет на бахчу. «А теперь, — сказал он, — помогите мне нагрузить арбузов». Мы наложили их ему за спину, на сиденье вровень с краями борта — и он взвился в небо. Мы же снова улеглись и проспали до рассвета, потом поднялись и идем к дороге, чтобы сесть опять на попутную машину. На окраине поля мы сели перекусить своим сухим пайком — хлебом и тушенкой, когда к нам подошел молдаванин с холщовой сумкой на боку и взволнованно сказал, что минут десять назад у него в кукурузнике два немца отобрали хлеб и брынзу и ушли к лесу, что виднелся на горизонте. Очевидно, одиночные немцы-бродяги искали, где находится место сбора пленных.

Вечером мы добрались до места назначения, и сделали это значительно раньше срока. Это был Бол-град — большое село, преимущественно заселенное болгарами и украинцами; были здесь и молдаване, и гагаузы, и русские. Здесь все хорошо понимали по-русски, особенно пожилые люди. Мы с Салминым поселились в доме болгарина около церкви на краю села, разбросанного по холмистой местности. Нам отвели маленькую светлую комнатку с низкой печкой-лежанкой, дали по маленькому коврику, сплетенному из камыша, — и все. Питались мы в столовой и хозяев ничем не утруждали. Хозяин ходил на свой виноградник, приносил корзину винограда и нас угощал понемножку. Занятий с офицерами здесь не проводили, были лишь общие собрания с объявлением распределения офицеров по резервам армий фронта. Чувствовалось приближение и нашего нового назначения. Командир нашего резерва сказал, что скоро нас назначат на должности. Стало известно, что кто-то из наших выпускников написал Сталину о том, что нам, бывшим политработникам, не желают доверять командную работу и держат в резерве по нескольку месяцев. Тогда последовало строгое распоряжение из Москвы о немедленном нашем назначении. Это нам сказал командир резерва перед отправкой.

Скоро нас отправили в Измаил. До него от Болграда было 80 километров, но попутного транспорта здесь не было, а перевезти нас требовалось теперь быстро, и командование резерва приняло решение мобилизовать транспорт жителей для нашего переезда. Это не вызвало никаких затруднений, и скоро мы своей четверкой на паре лошадей выехали в Измаил. Было очень жарко и душно. По пути попадались бахчи, и наш повозочный отправлялся за арбузами, выбирая наиболее спелые. На ходу мы ели арбузы, а корками мыли себе руки. К полудню второго дня пути наш переезд закончился. Мы поблагодарили нашего повозочного, а он повернул своих коней обратно.

Здесь наша четверка распалась, и мы с Федором остались вдвоем. Мы надумали посмотреть остатки грозной турецкой крепости, что была взята штурмом суворовскими войсками, и посвятили этому целый выходной день. Но смотреть оказалось нечего: от находившейся на Дунае выше Измаила крепости уже ничего не осталось. На месте бывших могучих стен росла трава, а в центре стояла маленькая часовенка в память о погибших русских воинах. Мы выкупались в мутной воде Дуная и ушли. Было начало сентября, а дни стояли жаркие. Побывали мы и в порту на Дунае. Здесь выгружалось много трофейного имущества и продуктов, включая какао-бобы. Тут же стояла яхта румынского короля Кароля.[44]В порту работало много пленных немцев. Работой по выгрузке из барж руководил старшина-моряк. Немцы слушались его и четко выполняли все распоряжения. Моряк был с палкой в руке: отсчитает 50 солдат, стукнет последнего по счету палкой по спине, скажет «аллее» (все), и немцы послушно шагают в указанную сторону на работу. Наши войска подходили уже к Бухаресту, а в конце сентября была освобождена Болгария. В первых числах сентября профашистское правительство в Болгарии было свергнуто болгарским народом, и 8 сентября советские войска маршала Толбухина вступили на землю Болгарии. 12 сентября из войны вышла Румыния, и 15 сентября войска 3-го Украинского фронта с согласия болгарского правительства вступили в Софию. Штаб фронта Толбухин перевел в древнюю столицу Болгарии Великое Тырново. Теперь наш резерв из Измаила перемещался в Болгарию. Всех нас распределили по резервам армий: Салмин направлялся в одну из армий фронта, Бырка — в другую, а меня оставили в распоряжении отдела кадров артиллерии фронта. Нам надлежало переехать сначала в Румынию, а оттуда разъезжаться по местам назначений. Из Измаила мы выехали втроем: Салмин, Бырка и я. Выехали рано утром попутными машинами и по понтонному мосту переехали на правый берег Дуная, где низиной, по пыльной дороге, среди бесконечного потока машин, повозок, колонн людей поехали к Тулче. Мы с Салминым ехали на «Виллисе» и сильно пропылились. Сошли в Тулче, расположенной на берегу другого рукава Дуная, и ушли на вокзал к поезду в Бухарест. Теперь наши пути разошлись; Бырка и Салмин уезжали из Бухареста в штабы армий, а мне надо было ехать в Болгарию. Настроение было невеселое — это был последний совместный наш переезд. Мы не могли даже дать друг другу адресов — не знали, куда попадем, и расставались с малой надеждой встретиться. Хорошо, что судьба свела нас потом.