Книга Армагедец - Харик Бу

Наряженный, будто на праздник, офицер играючи поднял могучего коня на дыбы и повел лавину вперед, навстречу врагу. Сшиблись. Пыль закрыла место жуткой схватки. Только летал-метался яркий плюмаж, а потом все кончилось. Словно на картинке, пританцовывающий конь под безумцем-храбрецом… Вновь строятся ряды и мерным ходом — вперед, в атаку, словно за спиной не умирают раненые товарищи и поверженные недруги, не бьются и не храпят в агонии лошади.

Сашка едва успел перевести взгляд на пехоту, которая строилась для решающего удара. С безумными глазами навыкате, с усами ниточкой — всадник на крупном жеребце. Рот разинут в неслышном крике, рука указывает в направлении умчавшейся конницы. Ветер доносит отдельные слова «.. но за Россию…» — снова за шумом боя ничего не слышно, и вдруг тот же с надрывом голос звенит в ушах: «…в благочестии своем!» И снова протяжное «у-а-а-а» от горизонта и до горизонта накрывает равнину. Пушек уже не слышно. Страшный ружейный треск и дикая по жестокости атака, орут офицеры: «В багнеты!»

Сашка не раз смотрел на большом экране и «Храброе сердце», и более кровавые боевики, но тут он не выдержал, на несколько минут потерял контроль над собой. Сидел, скорчившись рядом с раненым, держал тяжелую винтовку в руках. Слабость страшная одолела.

На запястье что-то пискнуло, автоматически глянул на часы, весь циферблат заполнила большая восьмерка, сменилась семеркой, затем шестеркой…

— Саша, Александр, — мамин голос, — сколько можно тебя звать? Вон отец уже с работы пришел, кушать иди. Сашка открыл дверь, появился на пороге комнаты с перекошенным от только что виденного лицом.

— Танюська! Ты посмотри, какой он бледный, — это уже отцовский бас. — Ты что же это, брат, совсем нас решил доконать своим состоянием?

Увидев за спиной сына разложенные на столе книги, отец от неожиданности даже голос понизил (все же первое сентября), взглянул на обложки мельком, одобрительно хмыкнул. Прошли на кухню, а тут и мама засуетилась, видно, физиономия у Сашки была бледная, да еще с зеленоватым оттенком небось.

— Может, его на пару недель вообще от занятий освободить? Смотри, на нем лица нет. — Мама чуть не плачет.

— Та не беспокойтесь. Это я просто резко встал. Давление, наверное, низкое.

Не зря же он учил эту дурацкую валеологию. Действительно, через пару минут все стало на свои места, и в окружающий мир вернулись живые краски.

— Что это ты сразу за книги взялся? — полюбопытствовал отец во время небольшой паузы, когда вслед за супом на столе должны были появиться пельмени.

— Историчка сказала, что завтра может комиссия нагрянуть, просила повторить Полтавскую битву, — неожиданно охотно ответил Сашка, хотя обычно слова о школе приходилось вытягивать из него клещами.

Отец молча поднялся из-за стола, достал три рюмочки и едва початую бутылку вина. При виде спиртного мать всплеснула руками, мол этого не хватало.

— Да. Тебе бы сейчас красного, но чего нет, того нет, — не обращая внимания на супругу гнул свое Сарана-старший. — Ну, с началом учебного года.

Сашка заправски выпил рюмку, пожевал губами, пытаясь разобрать аромат, как-то автоматически ляпнул: «Ординарное, столовое, полусладкое, под пельмени в самый раз, наверное…» За столом повисло изумленное молчание.

— Нашел чему у отца учиться, — возмутилась наконец пришедшая в себя мама, но Сарана-старший одобрительно подмигнул и с обычным аппетитом принялся за второе.

Спустя несколько минут через едва прикрытую дверь Сашка слышал отцовский возмущенный шепот: «А ты что, хочешь, чтобы он в подворотне дерьмовую водку жрал или портвейном давился? Пусть с нами за столом. Ишь проблема какая, рюмочка полусладкого».

Потом целый час до новостей сидели, вальяжно развалясь на диване, листали книги и рассматривали карты, обсуждали события 1709 года, словно это произошло несколько дней назад, и потрясенная Европа еще не верит тому, что свершилось на далекой восточной ее окраине.

— Ты бы знал, какая это была победа, — говорил отец, а с Сашкиных губ едва не срывалось предательское «я видел…».

Неожиданно для себя Сашка проснулся за несколько минут до звонка будильника. Отчетливо и сразу понял: если просыпаешься сам, то чувствуешь себя прекрасно, а если после окаянного звонка, то страшно хочется снова упасть на подушку и весь день или, по крайней мере, утро идет насмарку.

Позавтракал без всякого аппетита, хорошо хоть маму не расстроил, выпил очень сладкий и крепкий чай. В школу пошел на удивление охотно. В голове все еще звенел вчерашний бой, перед глазами, словно прямо на Пушкинской, строились в линию баталии полки. А тут Петька маячит на углу, дергает головой, мол иди быстрее.

— Привет, Саранча. — Радостно улыбается.

— Какая я тебе Саранча, — неохотно, как-то кисло, усмехается в ответ Сашка, — я же не ору тебе «Кривошея!».

— А мне по барабану, — искренне удивляется приятель такой реакции.

— А мне — нет, — отрезал Сашка.

— Тю-ю. Так как тебя, блин, называть?

— Не блинкай, слов нормальных нету, что ли?

— У-у-у, как все запущено-о, — тянет растерянно приятель, — ты как в рост пошел, так у тебя что-то с мозгами стряслось. Или солнечный удар приключился.

Он, ерничая, тянется ко лбу приятеля, чтобы проверить, нет ли у того температуры. Сашка наконец улыбается, теперь уже искренне.

— Знаешь, надоело быть клоуном в классе. Не потому, что кто-то что-то подумает, а так, по-настоящему. Ну, как бы тебе объяснить. Когда-то нужно меняться, что ли…

Он опять привычно не находит слов, но и то, что сказал, произвело на приятеля впечатление.

— Так что, труба дело, значит? Прощайте, кнопки на стуле, дым из портфеля, больше никого не засунем в вытяжной шкаф проветриться? — Петька даже расстроился от такой перспективы. — Доктор, сделайте мне красивенько… — вспомнил он какой-то плоский анекдот, из которого в памяти и застряла эта фраза.

Наверное, впервые за долгие годы известная всей школе парочка чинно прошествовала на занятия, никого не задела, никому не отвесила подзатыльник и не подставила ножку. Деловито заняла, как водится, места сзади, обменялась короткими репликами с друзьями-приятелями. Вот и звонок. Историчка почему-то задерживается. В класс заглянула дежурная с перекошенным лицом — девчонка из параллельного класса. Ни к кому специально не обращаясь, бросила быстро: «Уже идут, сидите тихо!»

Действительно. Вошла напряженная училка, следом — представительный мужчина, а через несколько секунд — еще одна строгая (классический вариант пе-дули) дама. Поздоровались. Историчка возьми и ляпни: — Освободите, пожалуйста, стол сзади, пересаживайтесь сюда, ребята.

Наша парочка, ругаясь про себя, под насмешливый шепот однокашников поплелась за первый стол. Петька роняет учебник, наклоняется за ним и с грохотом вываливает из портфеля на пол все остальное.