Книга Черная мадонна - Дж. Р. Лэнкфорд

– Сэм, это я. Доктор Льюистон!

– Какой такой Льюистон? Феликс, какая муха тебя укусила? Ты совсем рехнулся? И где мы? Это что, Италия? Как мы сюда попали? Где Мэгги? Объясните, какого дьявола здесь происходит!

Феликс почувствовал, что ветер усилился. С веток дикой розы, которыми был обвит садовый павильон, на них полетел ворох белых лепестков.

– Если он помнит прошлое, – сказал Феликсу Льюистон, – значит, потеря кратковременной памяти – явление истерического порядка. Он блокирует то, что совершил, и все, что этому предшествовало.

Затем до них донесся какой-то глухой стук. Феликс моментально понял, что это такое. Разбилось что-то хрупкое, стакан или красивая статуэтка. Или женское сердце.

– Мэгги! – крикнул он и со всех ног бросился вверх по ступенькам крыльца, украшенного витыми колоннами.

Глава 26

Сэм быстро слез с дерева и бросился бегом вслед за Феликсом и Льюистоном. Сердце в груди стучало как бешеное. Феликс сказал, что Мэгги здесь… Его Мэгги? Казалось, он буквально вчера сжимал ее в объятиях, исполненный такой огромной любви, что не обиделся даже тогда, когда она отказалась стать его женщиной до тех пор, пока не родит ребенка. И это он, Сэм Даффи, который при желании мог иметь половину всех женщин в Нью-Йорке! Он даже на несколько месяцев отказался от секса – и все ради Мэгги.

Это нисколько его не напрягало, ведь он ее обожал. Да что там! Он всем сердцем и душой любил ее все пять лет, пока она работала у Феликса. Он с чувством собственного достоинства вращался среди богатых жильцов, не позволяя никому из них даже словом унизить ее. Когда же он узнал, что она согласилась принять участие в эксперименте Росси по клонированию, то послал к чертовой бабушке Брауна, чтобы денно и нощно охранять ее.

Когда она и Феликс в последние минуты ее родов лежали, спрятавшись под аркой Глен-Спэн-Арч, он по собственной инициативе бросился вслед за вооруженными бандитами, а они наверняка лишили бы ее жизни. Последнее, что он помнил, были ее прекрасные глаза, умолявшие его остаться. Так как же она могла ни с того ни с сего вдруг здесь оказаться?

Перепрыгивая через ступени, Даффи вскочил на крыльцо, украшенное витыми колоннами. Феликс и Льюистон уже бежали вверх по голубым плиткам лестницы. Объятый тревогой, Сэм бросился вслед за ними. Он не знал, что происходит, хотя и понимал: что-то не так. Но если Мэгги здесь, то все будет прекрасно. Он выпьет ее взглядом, словно солнечный свет. Он осыплет ее поцелуями и больше не отпустит от себя. И если сегодня она впустит его к себе в постель, он распахнет окно, чтобы видеть ее в лунном свете. Ему хотелось заниматься любовью с ней при свете звезд.

Сэм добежал до второго этажа, Феликс и Льюистон стояли рядом с какой-то дверью и вертели ручку. Похоже, дверь была заперта изнутри, и они принялись колотить по ней кулаками. Сэму сделалось страшно.

– Мэгги! – крикнул Феликс. – Открой дверь!

Даффи почувствовал, как его желудок скрутило в тугой узел. Он знал, что уже видел эту дверь раньше. Его переполнял ужас. Казалось, из всех пор его тела сочился холодный пот. Он отшатнулся, увидел, как Феликс привалился плечом к двери и с силой надавил на нее. Если там Мэгги, то почему она не отвечает? И почему заперлась изнутри?

Затем он услышал треск дерева. Дверь поддалась. Феликс крикнул, Льюистон последовал его примеру. Сэм словно окаменел. Он утратил дар речи. Он ничего не чувствовал, не слышал, не ощущал ни вкуса, ни запаха. Осталось только зрение. И то, что он увидел, наполнило его сердце ужасом. Мэгги лежала на полу в шелковой ночной сорочке, вокруг нее были раскиданы пустые пузырьки из-под лекарств. Сама она корчилась в судорогах и надрывно дышала; грудь ее вздымалась и опускалась, словно кузнечные мехи. Изо рта тянулся жгут густой слюны. Глаза были открыты, но Сэм был готов поклясться, что она ничего не видит.

Не переступая порога, Сэм рухнул на колени. В сознании промелькнуло видение, наполнившее его ужасом. Кто-то взял ее силой. Кто-то упивался ее болью. Ему были видны синяки на ее шее. Он чувствовал наполнявший ее ужас, понимал, как этот ужас подстегивал чье-то наслаждение. Нет, это не мог быть он сам… Боже, только не это! Мэгги была права, когда говорила, что он всю свою жизнь был негодяем. Да, он любил женщин, всех до одной. Он скорее отказался бы от денег, чем от хорошего перепихона где-нибудь на сеновале. Но это?

Мэгги лежала на спине, раскинув руки, одна из них была вытянута в его сторону. Рядом с ней уже трудились Феликс и Льюистон – пытались влить ей в рот что-то густое и черное, но оно лилось мимо, пачкая ей щеку. Сэм подполз ближе, протянул руку и потрогал кончики ее пальцев. Он никогда не отличался набожностью, но в эти мгновения губы сами стали шептать слова молитвы:

– Иисус, Мария, Господь Всевышний, прошу вас, пошлите к ней ангелов! А если нужно, возьмите мою душу и отправьте в ад, где мне самое место!

Пока Льюистон пытался влить в горло Мэгги раствор активированного угля, Феликс собрал разбросанные по полу пузырьки.

– Господи, она выпила все, что только можно. Проглотила все таблетки! – в ужасе воскликнул он.

– В этом и заключается разница между жестом на публику и реальным самоубийством, – пробормотал Чак. Когда же Феликс метнул в его сторону колючий взгляд, он пояснил: – Я долгие годы проработал в отделении экстренной помощи. Послушайте, Росси, не сидите как статуя, а доставайте трубку. Я знаю, что она у вас есть. Придется сделать ей промывание желудка.

Феликс, шатаясь, подошел к комоду, где они с Чаком оставили свои чемоданчики. Оба стояли открытыми. Правда, чемоданчик Льюистона был гораздо меньше и вмещал разве что аптечку первой помощи. Чемоданчик Феликса был куда внушительнее на вид.

– Ладно, будем надеяться, что все обойдется, – сказал Льюистон, с отвращением глядя на чужой чемоданчик.

– Вы ведь у нас спец по изнасилованиям! – бросил ему Феликс.

Лишь потом он понял, что они оба в незавидном положении. Потому что перед ними – кошмар любого врача: им предстояло сделать нечто такое, что могло ухудшить состояние больного. Врачи же, как известно, считают себя небожителями, хотя на самом деле до богов им очень далеко. Но они продолжают притворяться – пока не наступает момент вроде этого.

Феликс повернулся, чтобы вручить Льюистону трубку, и нечаянно задел что-то, что валялось под любимым креслом Мэгги. Как оказалось, это был пустой пузырек из-под жидкости для удаления кутикул.

– Льюистон! – крикнул он.

– Что? – стремительно обернулся тот. Взгляд его упал на пустой пузырек. – Черт! Боже! Гидроксид калия! Помнится, один мой пациент отправился на тот свет, выпив этой дряни. Сколько там ее было?

– Понятия не имею. О господи!

– Черт, эта гадость разъедает ее изнутри. Вот почему она так корчится. Эта штука убьет ее еще до того, как растворятся барбитураты. Если она придет в себя, то будет вопить от боли. У вас есть опиаты? Морфин?