Книга Крысоловка - Ингер Фриманссон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Папочка, – прошептала она.
Стекло запотело от ее дыхания. Как он отреагирует на письмо? Когда она прочитает ему послание этой сраной Ингрид? Она все разрушила. Проникла в их жизнь, отняла отца. Жирная, гнусная шлюха, насквозь фальшивая, тупая. Cunt, cunt, cunt! И вот последний удар. На грани нервного срыва… Мразь!
Мы можем стать друзьями.
Хрен тебе!
Вечно заискивала, пыталась понравиться.
Однажды отец разозлился. Завел их в гостиную.
– Ингрид – моя жена. Это мой выбор, я люблю ее. И хочу, чтобы вы уважали мой выбор. Возьмите себя в руки! Хватит ее травить.
Юлия и Йеннифер переглянулись. Ненависть выросла глухой стеной. Разве можно кого-то ненавидеть сильнее, чем они с Юлией ненавидели эту бабищу? Странно, вообще-то. Она никогда им ничего плохого не делала. Но сестры подначивали друг дружку. Порой Йеннифер колола совесть. Но это быстро проходило. Стоило ей посмотреть на сестру.
И Роза, бедная брошенная Роза. Они с сестрой так ее любили. Роза своих переживаний не показывала, но Йеннифер знала. А как увидела в среду вновь, сразу поняла, что пришлось ей несладко. Роза изменилась. Постарела. В уголках губ прорезались жесткие складки, кожа на лице в каких-то пятнах.
Сильный поступок – взяла и приехала в больницу. Несмотря на то, что просьбу отец передал через Ингрид. Вот этого Йеннифер понять никак не могла. Милый папочка порой проявлял такое бесчувствие. В нюансах он ни черта не смыслит.
Куда теперь? Домой, в двухкомнатную квартиру в Блакберге, которую они с Юлией недавно на пару отхватили. Не прямая аренда, конечно, но тем не менее… Переехали несколько недель назад, обустроиться толком еще не успели. Мама была рада от них избавиться, хотя ничего такого не сказала. Места у них предостаточно, но вот прелести загородной жизни маме и Элмеру поднадоели. Хотели продать дом и перебраться в город.
«Что же будет с пианино? – размышляла Йеннифер. – Можно ли держать большое пианино в квартире? А что скажут соседи?»
Элмера им следовало ненавидеть не меньше, чем Ингрид. Но ничего подобного. Они ведь были совсем детьми, когда мама ушла к Элмеру. Да и Элмер – человек иного склада. Очень искренний и прямой. А еще сразу очаровал их своим смешным, певучим шведским. Сажал к себе на колени и играл вместе с ними на пианино, прижимая маленькие пальчики к клавишам.
Йеннифер перечитала письмо. Где же Ингрид? Лежит на пляже, подставив свои жирные бледные бока солнцу? Пока ее любимый мужчина умирает?
Позвонила Юлии. Сестра ответила сразу же.
– Привет, это я. Как там дела?
– Проснулся ненадолго.
– Ясно. И, конечно же, спрашивал о ней?
– Да.
– И что ты ему сказала?
– А что могла сказать я? Страдания его мне очевидны. Как может женщина говорить, что любит, и такое сотворить?
– Я сейчас на Тулегатан. Письмо пришло.
– Что за письмо?
– От нее.
Юлия понизила голос:
– От потаскухи?
– Да.
В трубке послышалось какое-то бряканье.
– Я ухожу, – сообщила Юлия, – скоро обход.
– Может быть, побудешь еще?
– Мне уже пора.
Юлия говорила на ходу. Вокруг стоял гул.
– Алло, ты еще здесь?
– Да.
– Хочу уточнить. Письмо папе отправила именно Ингрид?
– Yes.
– Уверена?
– Да, я же сказала!
– Интересно, что она написала.
– Я прочла.
– Ты вскрыла конверт?
– Да.
– Черт, Йенни. Вот черт!
– Она смылась. Все так, как говорила Роза. Жирная гадина умотала за границу.
– Не может быть!
– Да-да, она так и написала. Я на грани нервного срыва. Что за гнусный оборот… Ну, и еще канючит, просит прощения. Мол, будет помнить хорошее. Убила бы суку!
В трубке послышалась сирена «скорой». Звук отдавался эхом.
– Алло, ты там? – прокричала она.
– Йенни, что же нам делать? Мы не можем показать отцу это письмо. Или все-таки можем?
– Не знаю.
– Что хуже? Лежать и беспокоиться? Или получить честный ответ?
– Не знаю.
– Представь, что… представь, что он так разозлится, что все пойдет по-другому. Что, если он…
– То есть ты предлагаешь показать отцу письмо?
Похоже, Юлия уже вышла за пределы здания.
Йеннифер слышала пронзительные, резкие крики чаек. Вспомнилось лето, когда отец учил их плавать, терпеливо стоял в мутной воде и показывал движения брассом: раз-два, три-четыре. От холода ноги у него покрылись гусиной кожей. Она и сама так мерзла, что губы ходуном ходили. Но отец не сдавался.
Через неделю они уже вовсю плавали.
– Я еду в больницу, – сказала Йеннифер. – Дождись меня, я еду.
Майя проснулась, когда летели уже над Швецией. Весь полет проспала, пристроив голову на плече Томаса; он не шевелился, опасаясь разбудить. Плед она натянула на голову. Проснувшись, стянула плед, и ткань отозвалась электрическим потрескиванием.
– Где мы? – зевнула она. Наклонилась к окну, пытаясь рассмотреть.
– Только что миновали Данию, а теперь летим над Швецией, эта часть называется Сконе. Это самый юг.
– Скоуни, – повторила Майя.
Томас устало рассмеялся:
– Ну да, примерно так.
– Долго еще?
– Наверное, чуть меньше часа.
Она встала, протиснулась мимо него к проходу. Мужчина, сидевший слева от него, тоже поднялся. Когда сосед закрыл книгу в мягкой обложке, Томас понял, что это швед. Они вежливо улыбнулись друг другу, но не заговорили.
«Вот я и дома, – подумал он. – Welcome back to the silence»[32].
Майи не было долго. Когда вернулась, от нее пахло зубной пастой, губы подвела розовой помадой, которую купила в аэропорту Бангкока. Накрашенная, она выглядела чуточку вульгарно. Облокотившись о спинку сиденья, она как-то странно посмотрела на Томаса. Потом чуть отклонилась назад, и он увидел, в чем проблема: отлетела пуговица на брюках. Девушка соорудила временную застежку, продев в петлю ленточку, а другой ее конец привязав к поясу.
Она изобразила поцелуй. Прошептала:
– Love you so much.
– Love you too[33].
