Книга Лесовик - Кингсли Эмис

«Лесовику» десять лет, но он печатается впервые. Перевод был заказан петербургским издателем, у которого не хватило средств на его опубликование. В то время, десять лет назад, строилось и рушилось множество проектов; для переводчика термин «галопирующая инфляция» выражался в следующем: зримые суммы, указанные в договоре при его подписании, становились чем-то мало осязаемым к тому моменту, когда через несколько месяцев работа над переводом заканчивалась. Я переводил кое-что про пиратов, что-то про длинноногих воительниц из далекой галактики… При первом, очень поверхностном, ознакомлении с романом Кингсли Эмиса мне подумалось: а теперь что-то о призраках. Но, начав работу, я увидел, что имею дело с настоящим литератором, и у меня появилось честолюбивое желание сделать соответствующий перевод и приобщиться – после пиратов и галактических амазонок – к тому обособленно-возвышенному явлению, которое называется серьезной литературой.

Невостребованный перевод побывал в разных руках и потом оказался в журнале «Звезда», где к нему отнеслись даже с благосклонностью, но вдруг оказалось, что издательство «Академический проект» подготовило к публикации свой перевод Кингсли Эмиса, и именно «моего» романа, и если я не ведал в тот момент ни о таком издательстве, ни об их творческих планах, это только показывало мою оторванность от литературного процесса. В «Звезде», где знали обо всех прошлых и предстоящих творческих событиях, развели руками: журнальная публикация может предшествовать книжной, но не наоборот; а обо мне, кстати, стали спрашивать в «Проекте» и просили туда позвонить.

Издательство «Академический проект» находилось в то время в Пушкинском Доме, и уже само название, и тем более местоположение возвышало «Проект» над остальными ячейками и разветвлениями литературного мира, так что я сразу откликнулся на просьбу редактора показать им свою рукопись – уже хотя бы потому, что никогда не бывал в стенах Пушкинского Дома, этого храма русской словесности. В «храме» мне объяснили, что выпускают свою версию английского романа в серии «Библиотека первого перевода», материал готов к печати, но редактору хотелось бы все же уточнить кое-какие детали по моей рукописи – особенно про того молодого человека, который посланник то ли рая, то ли ада. Работа переводчицы, дебютирующей со своей работой сразу в цитадели академизма, была озаглавлена «Зеленый человек» и начиналась с удивительного слова Херц… «Вот, – подумал я, – пока я перебирал варианты и даже писал в Англию, уточняя личность и характер лесного персонажа, юное дарование смело разрубило гордиев узел: если по-английски green man, то по-русски будет зеленый человек, а как иначе? И если я заменил английское сокращение Herts длинной русской расшифровкой графство Хартфордшир, автор „академического" перевода решила, видимо, что Herts, что-то явно из населенных пунктов, он и в России Херц и не стоит рыться ради него в словарях».

Узнав, что я бывал в том месте южнее Кембриджа, где разворачиваются события романа, редактор попросил меня написать предисловие к их переводу. Лишь секунду поколебавшись, я согласился: Херц так Херц, издателю виднее, а редактору, вполне возможно, приятнее редактировать юных переводчиц, чем неюных переводчиков, это уже не мое дело, а мне выпадает счастье напечататься хоть с несколькими строчками под эгидой литературного храма.

Кстати, о начальных фразах, как там у Мандельштама: Меня преследуют две-три случайных фразы… В солидном журнале «Огонек» как-то печатали роман Грэма Грина – много лет назад, но первая фраза перевода как врезалась, так до сих пор и преследует: читателю сообщалось, что герой произведения ленчевал обычно в пабе. На нормальном русском языке это будет обедал обычно в пивной, но, видимо, их переводчица посчитала такой вариант слишком примитивным, не достойным высокохудожественного произведения. Вообще, как осла узнают по кончикам ушей, так литературные качества любого произведения очевидны по первым его фразам, иногда по одной фразе…

И вот, подбирая первую фразу для статьи, которая стала потом предисловием к переводу «Академического проекта», мне хотелось сделать ее удачной, нешаблонной и сразу «высветить» какие-нибудь особенности в биографии и творчестве Кингсли Эмиса, но под перо просилось (как выражаются плохие писатели) пресловутое определение «типичный»: типичный англичанин, типичный английский автор, выпустивший ряд добротно сделанных романов в типично английской литературной манере.

У Кингсли Эмиса типичная для Англии и, с точки зрения российского наблюдателя, благополучная судьба. В отрочестве и юности – учеба в престижных учебных заведениях. Потом какие-то искания, которые не привели ищущего на баррикады. Какое-то недовольство, которое не закончилось отстранением недовольного от работы или лишением прав, ссылкой и десятилетними раздумьями в местах не столь отдаленных. В зрелости, когда награды, почести и слава еще имеют вкус и значение, – хорошая литературная премия, Букеровская, и орден Британской империи. К старости, когда все равно приятнее получать награды, чем выносить оскорбления, возведение в рыцарское звание: с 1990 года в английских энциклопедических словарях и ежегодниках «Кто есть кто» перед именем Уильяма Кингсли Эмиса, некогда одного из «рассерженных молодых людей», ставится титул сэр, указывающий на дворянское состояние. Пролистывая биографию английского литератора, мы невольно сравниваем его жизненные перипетии с типичной судьбой литераторов российских: то заключение, то отлучение, то исключение; смерть на дуэли, каторга; нападки, а то и яростная травля; высылка, лагерь, расстрел; хождение по мукам, то есть по редакциям и издательствам, со своими творениями.

Кингсли Эмис родился в 1922 году в Лондоне, учился в Оксфордском университете, преподавал в Кембриджском. Написал и, что немаловажно, когда продолжаешь сравнение с современной ему русской литературой, опубликовал восемь сборников стихов и восемнадцать полновесных романов, куда входит представляемый читателю «Лесовик», он же «Зеленый человек» по версии, вышедшей в «Академическом проекте». Зная о литературной премии, даже двух – ведь кроме Букеровской ранее, в 1955 году, была еще премия Моэма, помня об ордене и о возведении в рыцарское достоинство, как не подумать: человек жил полной жизнью.

Если добавить, что Кингсли Эмис был на войне и остался жив, дважды женился и, похоже, к собственному удовольствию, дважды развелся, что у него два сына, один из которых тоже литератор, теперь хорошо известный в Англии, и кроме сыновей еще дочь, – сложив все это и взвесив, так и хочется воскликнуть: счастливчик Эмис! Причем сказать это без той иронии, которая была заложена в название романа «Счастливчик Джим» – первого романа, написанного Кингсли Эмисом в 1954 году, и, снова не удержусь от подчеркивания, тут же напечатанного без предварительных обсуждений с пристрастием на высоких литературных и политических уровнях вплоть до центрального комитета правящей партии, и принесшего известность автору – молодому человеку из среды так называемых «рассерженных».

Как и большинство английских литераторов, начиная, наверное, с Чосера, включая Шекспира и Диккенса, Эмис любит иронизировать, шутить, ставить своих персонажей в комические ситуации. В подобных ситуациях не раз оказывается и главный герой «Лесовика» – трактирщик Морис Оллингтон, своего рода Пантагрюэль, постоянно подогревающий себя спиртным, любитель разного рода исследований и изысканий – от сортов и видов спиртного до истории своего постоялого двора, от прелестей женского тела до скульптуры. Вполне комичной можно считать ту пикантную сцену, когда любвеобильному Морису после всякого рода маневров и приготовлений удается уложить в постель сразу двух женщин – свою жену и ее подругу. Честно говоря, читая это место, я опасался, что у автора не хватит такта вовремя остановиться и он «уронит» себя, сбившись, как это получается у большого числа пишущих, на хорошо известные мелколитературные приемы, с помощью которых «принято» живописать физиологию любви. Гадая, чем кончится «маленькая оргия» Мориса с Джойс и Дианой и как выпутается из созданной им ситуации, нет, не наш любитель женской плоти Морис, а наш любитель английской словесности Эмис, я ошибся, не угадал – он «выпутался» самым неожиданным для меня образом: все «искания» Мориса оказываются тщетными и обнаруживается, что он третий лишний в этом любовном треугольнике, и ему ничего не остается, как послать своим «партнершам» воздушный поцелуй, выйти из гостиничного номера и повесить на дверь табличку: «Не беспокоить». Я заговорил об этом эпизоде, потому что на любовных сценах, будь то невинные романтические вздохи под луной или вздохи иного рода под гостиничными простынями, «проверяется» каждый литератор. Кингсли Эмис не стесняется раздевать своих героев в «Лесовике», но «решение» любовных сцен, их второплановость по отношению к основной сюжетной линии и позволяет сейчас обсуждать роман не как продукт потребления для самой «широкой» публики, которую, среди прочего, нужно обязательно «попользовать насчет клубнички», но как добротное литературное произведение с запоминающимися событиями, вполне «выпуклыми» характерами и некоторыми мотивами, которые заставляют вспомнить об известном произведении Франсуа Рабле. Хотя, замечу в скобках, лично я, и как переводчик, и как читатель, предпочел бы не столь подробную детализацию с замахом на медицинский профессионализм во время исследований человеческого сознания и подсознания.