Книга Обращенные - Дэвид Сосновски

— Хорош вертеться, — бросаю я, вытаскивая мистера Манчкина из багажника на крышу гаража, к которому мы подъехали.

Он пытается пинать меня своими коротенькими ножками, пока я не вытаскиваю топорик, который прихватил с собой.

— Не заставляйте меня делать вас короче, чем вы есть, — говорю я, и пинки прекращаются.

Между прочим, руки и ноги у него свободны, потому что клейкая лента может навести кое-кого на правильные мысли, когда тело обнаружат. Что касается полоски у него на губах, я собираюсь оставлять ее на этом месте до последнего момента, когда вопль будет чем-то вполне естественным.

— Думайте об этом как о последнем падении, — объясняю я. Мы стоим на крыше здания крытой парковки. — Это самое последнее падение в вашей жизни.

Я слушаю сам себя и не могу сдержать улыбку. Я выгляжу настоящим мерзавцем. Боже мой, я забыл, насколько это может быть круто. Но… я еще раз напоминаю себе, что все затевалось ради Исузу.

Конечно, без доказательств это будет просто треп. Вот для чего я прихватил с собой топор. Перед тем, как я сорву последний кусок клейкой ленты, перед тем, как предоставлю гравитации выполнить за меня грязную работу, я должен прихватить какую-нибудь мелочь для Исузу. Доказательство — и, возможно, что-нибудь еще. Прижав его крошечную ладошку к бетонному выступу, я заношу топор. Заношу и опускаю. Большой палец откатывается далеко в сторону. Я наклоняюсь, поднимаю его, бросаю в карман. Мистер Манчкин отправляется туда, где большие пальцы не нужны — хотя его организм уже трудится, пытаясь восстановить утраченное. Глупое тело еще не знает, сколько повреждений получит в самом ближайшем будущем.

— Не желаете сказать что-нибудь напоследок? — спрашиваю я, готовясь отклеить ленту, готовясь выпустить его из длинного непромокаемого плаща, который я использую, чтобы удерживать его на весу.

Он кивает. Я срываю скотч.

— Спасибо, — говорит он.

И поднимает свои ничем не связанные руки над головой. Они выскальзывают из рукавов, и я остаюсь с пустым плащом, похожим на черного призрака.

Лететь до тротуара долго, но мой скороспелка не кричит. Он не оглядывается. Единственный звук, с которым его тело рассекает ночной воздух — хлопанье одежды.

Кажется, это будет продолжаться вечно… пока его череп не раскалывается о тротуар, и на этом время, отведенное мистеру Манчкину в нашем мире, заканчивается. Я смотрю вниз и вижу переломанные кости, которые торчат в разные стороны, потому что кожа вдруг перестала их покрывать. Похоже, в нем было слишком много крови — даже для вампира.

Отворачиваясь, я принимаю решение. Я немного привру, когда буду рассказывать об этом Исузу. «Он кричал, пока его голова не раскололась об асфальт». Вот что я скажу. «Он кричал, как ребенок».

— Ну? — спрашивает Исузу, когда я позволяю ей выйти из комнаты.

— Вот, — отвечаю я, выуживая из кармана палец скороспелки.

Рана затянулась, но палец все еще подергивается и больше всего напоминает большую розовую членистую гусеницу с безупречным ногтем вместо головы. Я кладу палец на столешницу, он ползет вперед, точно слепой червяк-землемер, прямо к краю, и шлепается на пол.

— Господи, Марти… Что это?

Исцеление, думаю я.

— Они, — говорю я вслух. — Один из них. То, что от него осталось.

— И что я должна с этим делать?

— Воткни в него булавку для галстука. Сожги. Разбей молотком. Дождись утра и уничтожь.

— Как?

— О, думаю, ты сама знаешь. Солнечный свет.

И она улыбается. Она улыбается, яркая и смертоносная, как само солнце.

Тем временем для СМИ наступает великий день. Телевыпуски новостей посвящены особенностям депрессии у вампиров и особой проблеме скороспелок, которых по телевидению именуют «преждевременно обращенные» или «особо уникальные вампиры». У друзей и родственников погибшего берут интервью.

— Его, — говорит Исузу, указывая на экран.

— И его, — добавляет она, помечая номер три.

Пожар, причиной которого назовут плохую проводку. Это что касается номера два. А номер три? «Что случилось с его подушкой безопасности?» — вопрошает телевидение. — «Почему отказали тормоза? Из-за чего он так сильно давил на педаль газа? Может быть, это призыв к возвращению?»

Ведется расследование. Предполагаю, что они будут брать интервью у его друзей и родственников — так же, как они сделали с другими. Но мы с Исузу перестали следить за сообщениями. Мы исчерпали свой лимит.

Пришло время позволить ранам затянуться.

Глава 18. Эбола

У нас с отцом Джеком есть маленький ритуал, который повторяется каждый раз, когда мы только-только увидели друг друга. Начинается с того, что я спрашиваю: «Как жизнь?»

— Вечна и неизменна, — отвечает отец Джек, исполненный вечной усталости вампира.

Это шутка, которая всегда была весьма недалека от истины.

Но не теперь.

Не теперь, когда в моей жизни появилась Исузу — появилась, чтобы напоминать мне, как быстро может лететь время. Не теперь, когда есть Маленький Бобби Литтл в телевизоре — для сравнения. Бобби — все еще маленький, все еще симпатичный, все еще резвится в своей детской спаленке. Скорее всего, эти сценки генерируются компьютером или записаны на пленку, чтобы прокручивать их раз за разом, год за годом. Почему другие не обращают внимания на его таинственную способность не становиться старше? Кто знает? Когда вы ребенок, вам кажется, что детство длится вечно, и вампиры, неподвластные разрушительному действию времени, впали в детство, вернулись к детскому восприятию времени. Наверно, им кажется правильным, что Бобби Литтл не взрослеет. Наверно, это просто потому, что у них нет живых Исузу, которые помогут им узнать о времени немного больше.

В старых фильмах течение времени обычно показывают с помощью стенного календаря, листки с которого облетают, как осенние листья. Нечто подобное я ощущаю сейчас, в своей квартире. Иногда мне кажется, что наши волосы должны разлетаться, точно сильный ветер бьет в лицо. Или какой-нибудь мультипликатор должен пририсовать к нашим спинам длинные черные линии — просто чтобы показать, как быстро все происходит, как быстро растет один из нас, в то время как другой просто стоит на месте, сдуваемый напором этого движения. Возьмем, к примеру, сегодняшнюю ночь. Я сижу в гостиной и читаю книгу о брачных ритуалах насекомых, а Исузу окопалась в ванной. Похоже, она сделала это место своим лагерем, откуда совершает разведывательные вылазки. Цель вылазок: быстро перекусить, быстро крикнуть «Эй!», быстро схватить «лентяйку», чтобы посмотреть, нет ли по телевизору чего-нибудь более интересного, чем передача, которую я решил посмотреть — а потом снова вернуться в ванну, к своим секретным занятиям. Я только что прочитал о том, что самка богомола обезглавливает самца во время полового акта, когда Исузу издает вопль, от которого моя холодная кровь леденеет.