Книга Минус Финляндия - Андрей Семенов

— Но я же снимаю карты сверху. Вы на моих глазах кладете их вниз колоды! — выразил свое недоумение Коля. — А они потом все равно оказываются наверху!

— Это несложно, — Штейн положил колоду на стол. — Снимай.

Коля снял, и Штейн накрыл снятую стопку карт той, что оставалась нетронутой лежать на столе. Затем карты были сданы, и Коле в очередной раз пришли короли, а Штейну — все тот же стрит от валета.

— У меня так никогда не получится! — в голосе Коли чувствовались отчаяние и обида.

Отчаяние оттого, что человек, которого Коля привык уважать, дает ему совершенно невыполнимое задание — научиться выигрывать в карты, и обида на то, что учитель дурит его как сопливого мальчишку.

«Невозможно иметь такую ловкость рук, чтобы вот так спокойно манипулировать колодой, а зритель, внимательный, более того — знающий, что его сейчас будут облапошивать, а потому — предубежденный, настороженный и внимательный не заметил бы ни одного подвоха, ни одного подозрительного движения», — это Коля знал совершенно точно.

Ученик готов был поклясться, что после того, как он собственноручно раздвоил колоду, Штейн положил нижнюю половинку на верхнюю. Он не прятал колоду за спину, не опускал руки под стол, рукава его рубашки были закатаны. Даже часы, за ремешком которых можно было бы спрятать карты, были сняты. Коля ни на секунду не отводил взгляда от рук Штейна и от колоды в этих руках, но тот сверху сдал десять карт, которые по всем законам природы должны были находиться в середине колоды.

— Смотри, — терпеливо продолжал показывать Штейн. — Сядь сбоку от меня так, чтобы глаза твои были чуть выше столешницы. Смотри с моей стороны, а то ничего не увидишь. Этот прием называется — «вольт».

Штейн положил колоду на стол, снял с ее верха небольшую стопку карт и положил ее рядом с остатком колоды. Затем он взял правой рукой колоду, а левой — снятую с нее стопку и соединил колоду в обратном порядке. Снятый верх действительно и правдоподобно ушел в самый низ колоды, которую Штейн держал сейчас в левой руке.

И только сейчас, с этой точки обзора, с уровня стола со стороны Штейна Коля увидел и понял секрет фокуса! Мастер взял снятую с колоды стопку левой рукой. Прикрываясь сверху и сбоку колодой, которую держал в правой, он высунул из-под низа стопки мизинец и положил его сверху по ближнему к себе краю. Саму колоду он положил не на стопку, а на этот мизинец. Таким образом, спереди и с боков была видна монолитная колода карт, которую Штейн держал в своей левой руке, и только Коля мог заметить, что колода — «не собралась» — ее четко делил мизинец, не давая картам соединиться с угла.

Перед самой сдачей ладонь правой руки, будто бы в готовности сдавать карты, на долю секунды закрыла всю колоду, но за этот миг и произошло все. Мизинец и безымянный палец левой руки увели верх колоды вбок под правую ладонь, а правая рука, держа низ колоды большим и средним пальцами, едва заметным движением вытянула саму колоду наверх. Верх колоды, спрятанный под ладонью правой руки, при этом ушел вниз и лег на ладонь левой. Верх и низ снова поменялись местами, и ни спереди, ни с боков, ни сверху нельзя было этого заметить! Это можно было рассмотреть только с одной точки, с уровня стола со стороны сдающего, куда при игре обычно и заглянуть-то нельзя.

— Я видел, Олег Николаевич! Видел! — обрадовался Коля. — Честное слово. Я понял, как вы это делаете.

Коля с энтузиазмом схватил другую колоду, снял с нее верх, положил на стол, затем в точности повторил все движения Штейна, и… карты ворохом посыпались из его неуклюжих рук.

— М-да, — протянул Штейн.

XXVIII

20 декабря 1943 года.

Курьерский поезд Стокгольм — Хельсинки.

Купе первого класса.

Этот поезд стал популярен с началом войны против Советского Союза, после того как Балтика из спокойного внутреннего моря превратилось в неспокойное. До войны из Стокгольма было гораздо быстрее и дешевле попасть в Хельсинки на пароходе. Теперь мало кто желал рисковать своей жизнью ради одной только дешевизны, поэтому поезд, отправлявшийся каждое утро из Стокгольма, не пустовал. Третьим классом в основном ехали горожане и фермеры. Вторым — старшие офицеры и коммерсанты средней руки. Первым — промышленники, финансисты, государственные чиновники и генералитет.

Место номер семь в вагоне первого класса занял полный розовощекий господин лет пятидесяти в дорогом костюме. Его большой кожаный чемодан внес человек в костюме попроще, но с военной выправкой. Сам же господин нес в руках только саквояж, закрытый на оба замка. Опытный наблюдатель сразу же определил бы, что эти двое — начальник и подчиненный.

Человек в недорогом костюме интереса не вызывал, как не вызывают его блеклые адъютанты и скучные секретари. Он довел своего патрона до купе, разложил его вещи и удалился во второй класс, куда ему в соответствии с табелью о рангах и куплен был билет.

А вот второй господин был фигурой презанятной. Звали господина Калле Луукканен, он был генерал-майор и служил помощником маршала Маннергейма. Раз в месяц он прибывал в Стокгольм для того, чтобы от лица маршала проконтролировать состояние дел, касающихся поставок шведского сырья и товаров, необходимых для нужд финской армии. Генерал мог бы лететь самолетом, это было бы быстрее и проще, но то ли он не рисковал подвергать свою персону риску перелета, то ли, что всего вероятнее, тяготился службой. Как бы то ни было, генерал-майор Луукканен шесть дней каждого месяца проводил в пути, отдыхая от нелегких обязанностей помощника и сподвижника великого человека.

Генерал был знаком с Маннергеймом с восемнадцатого года, то есть с того самого момента, когда будущий финский маршал покинул русскую службу. Все двадцать пять лет знакомства Луукканен был адъютантом Маннергейма. С началом войны простив СССР он был произведен в генералы и, как одно из доверенных лиц маршала, переставлен на более высокую ступень помощника. Калле Луукканен помогал своему начальнику и покровителю не утонуть в вопросах военных поставок. Этот толковый штабист хорошо разбирался в снабжении войск и военном строительстве вообще. Именно он держал на контроле процесс обеспечения финской армии немецким вооружением. Доверие маршала к нему было абсолютным. Генерал никогда даже в мыслях не бросил тень на свою репутацию в глазах Маннергейма и ни разу не вызвал в нем недоумения по поводу своего поведения или образа жизни. Луукканен был холост, детей не имел, жил обеспеченно, но не на широкую ногу, не брал в рот спиртного и мог бы служить подлинным образцом для молодых офицеров, если бы…

У генерала имелась страстишка, скорее даже маниакальная тяга к карточной игре. Ни рулетка, ни лото не вызывали в нем никаких эмоций, зато покер поглощал его всецело.

Он болел этой игрой. Он жил в этой игре. Пять листиков были для него самой волшебной сказкой, которую только могли сочинить люди.

Когда поезд тронулся, генерал с некоторым удивлением обнаружил, что едет один. Не успел он обрадоваться этому обстоятельству, как дверь в купе отворилась. В проеме появился второй пассажир, который показался генералу малосимпатичным.