Книга Десятый самозванец - Евгений Шалашов

…Утром, еще до того, как с минарета прозвучал азан — призыв к молитве, учитель разбудил своего подопечного.

— Сабах аль-хейр, — продрав глаза, поприветствовал Тимофей старика по-арабски, надеясь сделать тому приятное. Учитель был мрачен.

— Я считал себя твоим хаджи, — горько начал Усман. — Я, по своей старческой глупости, рассчитывал, что сумею сделать тебя истинным мусульманином. Сейчас мне стыдно.

— А что случилось-то? — спросил Тимофей, шестым или, седьмым чувством понимая, что его шашни с девками стали известны.

— Ты — знаешь, — коротко отмахнулся наставник и продолжил: — Пророк сказал: «Если ты совершил прелюбодеяние, то вера будет выходить из тебя, как маленькое облачко!»

— Как хоть узнали-то? — поинтересовался Акундинов, хотя… какая теперь разница?

— В любом, даже забытом, гареме, слишком много глаз и ушей, — туманно ответил старик.

— И, что же теперь делать? — уныло спросил Тимофей, понурив голову и думая о том, что зря девки приводили подружек. Тут такое дело — чем больше народа знают, тем хуже. Ну а он тоже хорош. Вот, скажем, зачем попросил девок привести негритосиху? Ну, черномазая. Ну, подмахивает здорово. А так — все то же самое, как у обычной бабы…

— Нужно, — склонил голову учитель, — идти к кадию самому, а не ждать, пока за тобой придут стражники. Надеюсь, судья учтет это, когда будет выносить решение о наказании.

— Ну а ежели не учтет? — кривовато улыбнулся Тимофей, хотя хотелось плакать. «Сколько там за прелюбодеяние-то положено? Уж не сто ли плетей… Ну, девки! Ну, стервы!»

— Это послужит тебе хорошим уроком, — сурово сказал старик. — Но, получив наказание, ты задумаешься о своих проступках. И надеюсь, что сумеешь раскаяться. А если раскаешься, то Аллах простит тебя!

— Учитель, а скажи, нельзя ли это все как-то, э-э… замять, — спросил Тимофей, подыскивая подходящие слова и соображая — как же ему выкрутиться-то. — У тебя же наверняка есть друзья среди кади…

— Наверное, я — недостойный учитель, — пожал старик плечами. — Есть еще один выход, и я предлагаю его тебе… Уходи. Но ты должен уйти прямо сейчас, до того как начнется молитва.

— Как — уходи? — спросил Тимофей, еще не зная, то ли кричать от радости, то ли падать в ноги старику и просить прощения.

— Можешь уйти из моего дома и забыть о том, что я был твоим учителем. Либо останешься и примешь решение кадия. Выбор — за тобой.

Акундинов задумался. Идти под плети из-за каких-то баб не хотелось. Добро бы, они замужние были, так ведь — вдовые. Чего тут сыр-бор-то разводить? Можно подумать, что-то страшное стряслось…

— Мне можно захватить одежду? — спросил Тимофей, внутренне напрягаясь — а не прикажет ли старик отправляться в том, в чем он явился к нему в дом. Куда же делась та одежда, он не знал. Идти голым…

— Можешь, — устало сказал Усман-хаджа. — Я даже прикажу Селиму, чтобы он дал тебе еду и одеяло. Только, — немного помолчав, сказал старик, — если останешься в Стамбуле, то рано или поздно тебя поймают и приведут на суд.

— Все в руках Аллаха! — бодро отозвался Тимофей, собирая вещички.

— Ты не хочешь узнать, что станется с теми несчастными, с которыми ты занимался прелюбодеяниями? Ведь на твоей совести будет смерть шести женщин!

— Их казнят? А как казнить-то будут? — с интересом спросил Акундинов, вспоминая, сколько же к нему приходило… Ну, Ксюха с Мариам да негритосиха. Была еще рыжая одна. Или две рыжих? Еще вроде другие бабы заглядывали… Нет, значит, не обо всех прознали…

— И тебе их не жаль? — сбил его подсчеты старик. — Этих молодых женщин забьют камнями или завернут в кошму и утопят…

— Жаль, — как мог искренне ответил Тимоха, раздумывая — как лучше уложить «Родословие князей…» и понадобится ли еще карта Османской империи? Были тут и кое-какие свитки, которые он не хотел показывать хозяину… Для вожделенной грамотки был заведен специальный кожаный футляр. Решив, что карту все-таки надо брать, сказал: — Славные девушки…

— М-да, — вздохнул старик и вышел, не сказав ничего больше.

Когда Акундинов выходил из дома, на пороге его остановил старый раб, протягивая большую корзину, от которой соблазнительно пахло свежими лепешками и еще чем-то вкусным.

— О, очень кстати, — обрадованно сказал Тимофей, забирая провизию. — Передай Усману-хадже огромное шукран.

— Вот, еще возьми, — хмуро сказал Селим-Селифан, передавая беглецу кошелек, в котором что-то звенело. — Хозяин велел денег дать. Добрый он, Усман-то. А я бы такому, как ты, даже…

Не уточнив, что именно бы он сделал, Селифан открыл перед Тимофеем дверь и глухо сказал ему в спину: «Ну, носит же земля таких уродов!»

— Ну, не всем же праведниками-то быть, — бодро отозвался Акундинов, выходя на улицу и думая — в какую же сторону податься. Решил, что лучше бы ему двигать прямо в порт. А там и видно будет… Ну а что мутить его в дороге будет, так и ладно. Как-нибудь да перетерпит. Ну а за морем-то пусть попробуют его отловить!

1647 год A. D.

Рим.

Ну, что тут поделаешь, если всем было не до него? В Польше король и шляхта обеспокоены войной с казаками и нашествием Турции. В Турции заняты происками Венеции да восстанием в Сербии. Сербия — войной с турками и унией с Римом. А в Риме? Ну а в Риме папская курия встревожена неудачной экспедицией архиепископа Ринучеллини в Ирландию. Увы, к тому времени, пока папский легат пытался возвести заблудшую овцу, именуемую Англией, в лоно Римско-католической церкви, лорд-протектор Кромвель железной рукой подавил восстание ирландских католиков.

Далась же римским папам Англиканская церковь вместе с этим островом! Еще Григорий XIII, которого считают изобретателем нового календаря (хотя, по справедливости, календарь бы должен носить имя «лилеанский», в честь Луиджи Лилео, а не «григорианский»), отдал почти что всю казну на строительство Великой армады. Ну, где теперь армада? Правильно, ахнула-ухнула на дно морское, вместе с кораблями, матросами и золотом. Теперь вот папа Иннокентий X, которого все государи ни в грош не ставят, решил туда же…

Видел Тимоха римского папу, видел. Бенедетто, чиновник из курии, сумел поспособствовать встрече. Правда, его святейшество пока не соизволил побеседовать с «Джованни», но выслушал и милостиво позволил облобызать свою туфлю.

Целовать пыльную туфлю Тимохе страсть как не хотелось. Но Бенедетто (славный, однако, парень) объяснил, что там есть изображения святых. И ты не туфлю целуешь, а ровно бы к образам прикладываешься…

С Бенедетто Тимофею вообще повезло. По возрасту немногим старше, но уже занимает какой-то важный пост в канцелярии (то есть в курии) римского папы. Простой такой, скромный. С деньгами помог. Когда Тимофей рассказывал, как турки его пытали, то у Бенедетто на глазах выступили слезы… Одно плохо, что он слишком серьезно относился к вопросам веры.