Книга Президент Линкольн. Охотник на вампиров - Сет Грэм-Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Клыки впились в ее плоть.
Девочка закричала, я тоже — и проснулся.
* * *
На следующее утро Эйб созвал министров.
«Джентльмены, — начал я, — мы много раз говорили об истинной природе этой войны и о наших истинных врагах. Мы вели споры — неизменно дружеские — о том, как наилучшим образом оказать сопротивление. Мы ужасались умению врагов вселять ужас в сердца наших людей. Рискну сказать, что даже мы сами испытали этот ужас. Так продолжаться не может. Джентльмены, пусть враг убоится нас.
Лишим его тех работников, которые обрабатывают земли живых союзников, тех, кто строит гарнизоны и перевозит порох. Оставим врага без тех несчастных, которых растят на убой, будто скот, а потом ввергают во тьму. Джентльмены, давайте же заморим мерзавцев голодом — объявим рабов Юга свободными людьми!»
Вокруг стола раздались одобрительные голоса. Даже Сэлмон Чейз, так и не поверивший в существование вампиров, признал гениальность мысли Линкольна: необходимо было поразить самое сердце Юга. Сьюард же, хоть и присоединился к всеобщему одобрению, скромно высказал совет.
[Он] сказал, что прокламацию стоит обнародовать сразу после победы, тогда никто не сможет сказать, что мы решились на этот шаг от безысходности.
«Что ж, — заключил я, — значит, нам нужна победа».
Семнадцатого сентября 1862 года войска Конфедерации и Союза встретились на реке Энтитем-крик неподалеку от города Шарпсберг, штат Мэриленд. Силы конфедератов возглавлял генерал Роберт Э. Ли, который до войны состоял в весьма теплых отношениях с президентом. Северян вел генерал Джордж Б. Макклелан, демократ, презиравший Линкольна всеми фибрами души. Эйб писал:
[Макклелан] считает меня буффоном. Он полагает, что не пристало мне командовать им, человеком превосходного воспитания и ума. Я бы не обращал внимания, если бы он выигрывал побольше сражений! Вместо этого он сидит в лагере и вообразил, что вся Потомакская армия — свора его телохранителей! Ему не хватает предусмотрительности: когда следует идти в атаку, он ждет; когда необходимо удержать позицию и сражаться — отступает. Такого я генералу простить не могу.
В среду, 17 сентября, в предрассветные часы армии Ли и Макклелана выжидали. Солдаты не подозревали, что им предстоит самый кровавый день в американской военной истории. С первыми лучами солнца с обеих сторон раздались артиллерийские залпы. Около часа противники обменивались снарядами. Зачастую запал должен был отсрочить взрыв, чтобы вражеских солдат осыпало раскаленной шрапнелью. Запись в дневнике солдата Союза Кристофа Нидерера[58](20-й Нью-йоркский пехотный полк, 6-й корпус) гласит:
Только я устроился поудобнее, как у меня над головой просвистел снаряд. Я чуть не оглох. Правой рукой я ощутил удар и увидел, что мундир запачкан чем-то белым. Я ощупал свою руку и возблагодарил Господа, что она осталась при мне. В этот самый момент я почувствовал, что лицо у меня в чем-то мокром. Это была кровь. Я поднял глаза и увидел, что солдату, сидевшему рядом (его звали Кесслер), снесло полголовы. Его мозги залепили лицо нашему соседу, Меркелю, так что он теперь почти ничего не видел. Такое могло произойти с любым из нас, так что никто особенно не испугался.
Когда умолкли пушки, солдатам Союза было приказано примкнуть штыки и выступать через поле к конфедератам, которые окопались в траншеях. Но среди высокой кукурузы затаилась артиллерийская батарея. Как только северяне подошли поближе, мятежники открыли огонь крупной картечью. Шарообразные пули сносили головы с плеч, отрывали наступающим руки и ноги. Лейтенант Себастьян Дункан-младший[59](13-й пехотный полк Нью-Джерси, 12-й корпус) свидетельствует в письме:
У нас над головами засвистели шальные пули и снаряды. Вокруг загремели взрывы. Наступление наших рядов перегородили тела мертвых и раненых. Прямо перед нами я увидел парня: ему оторвало ногу. Другой был изранен градом осколков и кричал от боли.
Когда атака захлебнулась, поле представляло собой пустошь, сплошь покрытую трупами и телами умирающих. Раненых бросили на произвол судьбы, а сверху все сыпались снаряды — они наносили все новые раны и крошили уже оторванные части тел. Сражение продолжалось всего два часа.
В тот день на Энтитем-крик шесть тысяч человек расстанутся с жизнью. Еще двадцать тысяч будут ранены, зачастую — смертельно.
Ли в конце концов придется отступить. Но генерал Джордж Б. Макклелан, задействовав в сражении всего две трети сил, которые имелись в его распоряжении, попросту наблюдал, как южане, хромая, отправились в Вирджинию для перегруппировки. Этот факт неизменно поражает военных историков. Если бы Макклелан решил преследовать конфедератов, он мог бы нанести сокрушительный удар всему Югу и вскоре положить войне конец.
Эйб был вне себя.
— Черт побери! — заорал он на Стэнтона, когда узнал, что генерал не стал преследовать отступающих врагов. — Он причинил мне больше горя, чем любой из конфедератов!
Линкольн немедленно выехал в ставку Макклелана, расположенную в Шарпсберге.
* * *
На знаменитой фотографии Авраам Линкольн и Джордж Б. Макклелан сидят друг напротив друга в генеральском шатре в Шарпсберге. Мужчины напряжены и, похоже, чувствуют себя несколько неловко. Известно, что Эйб как бы невзначай обронил:
— Если вам не нужна армия, я с удовольствием ее позаимствую.
Однако история не сохранила свидетельства о том, что произошло за несколько минут до того, как была сделана злополучная фотография.
Я поприветствовал [Макклелана], пожал руки его офицерам, а затем попросил оставить нас с генералом наедине. Я опустил завесу на входе в шатер, снял шляпу, положил ее на низенький столик, оправил сюртук и обернулся к Макклелану.
«Генерал, — обратился я к нему, — я должен задать вам вопрос».
«Пожалуйста», — разрешил он.
Я сгреб его за воротник и притянул к себе, настолько близко, что его лицо оказалось всего в нескольких дюймах от моего носа.
«Покажите, а?»
«О чем вы, черт подери?»
Я притянул его еще ближе.
«Покажите клыки, генерал! Дайте-ка посмотреть!»
Макклелан силился вырваться, но его ноги не доставали до пола.
«Они же у вас наверняка есть. — Рукой я попытался открыть ему рот. — Разве смертный человек может желать продлить агонию войны? Давайте! Покажите ваши черные глаза! — Я яростно встряхнул его. — Давайте!»
«Я не… не понимаю…» — проговорил он наконец.
Генерал и впрямь растерялся. Я чувствовал его страх. Я отпустил его и устыдился, что вышел из себя.
