Книга Пираты XXI века. Операция `Копье` - Антон Первушин

Туполев тихо рассмеялся.

– Как вы всё-таки наивны, Калашников, – ответил он, вынув одну руку из кармана и проведя пальцем по полям своей безупречной шляпы. – Генеральный, разумеется, не поверит в «случайное совпадение», но зато он поверит в фальсификацию, которой вы пытаетесь покрыть свои просчёты.

– Умно… – Калашников сплюнул. – Наловчились вы тут, я посмотрю, всё наизнанку выворачивать. Только на этот раз – фиг вам! – он тоже вынул одну руку из кармана, но лишь для того, чтобы продемонстрировать собеседнику внушительную дулю. – Я встречусь с Генеральным и расскажу ему, в какие игры вы у него за спиной играете. Бредовая и антинаучная, говоришь? Да я с этой «антинаучной» Канзас-Сити брал – без единого, между прочим, выстрела.

– Вот и замечательно, – сказал Туполев. – Возвращайтесь к себе, на фронт, и продолжайте в том же духе. А то, я слышал, Тихоокеанская конфедерация опять контрреволюционеров собирает и науськивает…

Калашников набычился ещё больше:

– Я хочу видеть Генерального!

– А вот этого, извините, мы вам не позволим. Незачем вам с Генеральным видеться. И я так считаю, и другие.

Калашников засопел, а потом вдруг крикнул так, чтобы все слышали:

– Вы – убийцы! Вы убили Генерального! И теперь распоряжаетесь вместо него!

Майор Тимофеев кожей почувствовал, как напряглись все вокруг, хватаясь за автоматы и опуская ладони на предохранительные скобы, но Туполев лишь снова рассмеялся.

– Остроумно, – оценил он. – Гораздо остроумнее, чем выдумка с приблудным пилотом. Только выстрел этот вхолостую. Генеральный жив и здравствует. И вы это знаете, и все это знают.

Калашников хлопнул себя по бедру:

– Это ж надо! Вот ведь твари вы какие – окопались тут, разжирели. А мы там кровь проливаем, землю зубами грызём…

– Поздно жаловаться, Калашников, – сказал Туполев. – Вы сами предложили проект освобождения «угнетённых индейских племён». Неужели вы думали, что этим будет заниматься кто-то другой?

– Я не жалуюсь, – проворчал Калашников. – Я просто опасаюсь, что вы ударите мне в спину. В самый критический момент.

– И с этим вы собирались пойти к Генеральному? Со своими подозрениями и прожектами?

– Слушай, ты, расфуфыренный ублюдок, – в голосе Калашникова зазвучала сталь, – ты за кого меня держишь? Я – суверенный гражданин, и я сам буду решать, с чем мне идти к Генеральному.

– Я уже сказал, Калашников, к Генеральному вы попадёте только через мой труп.

– Да будет так, – Калашников резко развернулся на каблуках и зашагал к тамбуру. – Что вы стоите?! – прикрикнул он на своих солдат. – Огонь!

И стоило ему произнести эти слова, как началась такая стрельба, что хоть святых выноси. Тимофеев, не будь дурак, сразу же упал на брюхо, стараясь, насколько это возможно, слиться с покрытием площадки. Рядом тяжело, будто куль с мукой, рухнул высокий. Глаза у него были стеклянные, а из аккуратного отверстия в центре лба толчком выплеснулась кровь. Обидчик Тимофеева ещё немного подёргался и затих.

Автоматные пули рвали воздух над головой, и майор понял, что какая-нибудь, самая шальная из них, обязательно его заденет, а значит, пора уносить ноги. Однако Тимофеев не был самоубийцей, и по доброй воле вряд ли решился бы прыгнуть с площадки вниз. Но тут он увидел, как по рифлёной стальной поверхности катится к нему пехотная осколочная граната с выдернутой чекой, и тело само рванулось прочь, перевалившись через край, за которым открывалась бездна.

Наверное, высота была не столь значительной, как показалось Андрею сверху. Так или иначе, от удара о воду он не погиб, а когда вынырнул, то не обнаружил над головой ни аэронефа «25 лет Вашингтонской Коммуны», ни второго «дирижабля», название которого он так и не узнал. Они сгинули, словно наваждение или мираж, не оставив в небе следа…

Как Тимофееву удалось добрался до берега, он и сам не помнит. Очнулся уже в госпитале, а потом завертелась карусель следствия, и впечатления от загадочного происшествия, необычайно яркие поначалу, успели притупиться.

С тех пор минуло много лет, но Андрей Тимофеев не забыл о том, что случилось с ним над Финским заливом, во время боевого вылета. И по сей день он рассказывает эту историю любому желающему (достаточно только попросить и сдобрить рассказ напитками) и каждый раз, закончив, с надеждой спрашивает, нет ли у слушателей какой-нибудь версии, объясняющей это странное происшествие. У слушателей обычно – одна-единственная версия, в точности совпадающая с вердиктом медицинской комиссии, но они предпочитают держать её при себе, чтобы не обидеть хорошего человека.

Если вы когда-нибудь заглянете в город Сосновый Бор, что в Ленинградской области, и решите прогуляться по побережью Финского залива, то, возможно, встретите его там – рано поседевшего пилота, с полупустой бутылкой водки в руках. Он, скорее всего, будет сидеть на одном из гранитных валунов, принесённых ледником с далёкого севера, и, прихлёбывая, смотреть на горизонт, словно пытаясь разглядеть за этой мнимой линией миражи жестокой, но в чём-то безумно привлекательной инореальности, с которой ему довелось столкнуться лицом к лицу…

Глава пятаяБелая мгла

(Вена, Австро-Венгрия, сентябрь 1909 года)

Смотритель Музея заприметил этого молодого человека с того самого момента, как тот впервые переступил порог зала Сокровищницы Габсбургов.

Молодой человек не производил впечатление обеспеченного австрийца: непокрытая голова, осунувшееся лицо, глубоко запавшие глаза, поношенный и грязноватый плащ, стоптанные башмаки – очевидно, студент или просто безработный, перебивающийся случайными подачками сердобольных сограждан. Его явно не интересовали ни сам Музей, ни Сокровищница – он пришёл сюда, укрываясь от дождя, и был охвачен какими-то своими очень мрачными мыслями, а потому не замечал ничего вокруг.

«Тяжёлые времена, – подумал Смотритель. – Тяжела доля тех, кто не имеет денег или связей в высшем обществе».

Но нужно было работать, и Смотритель пригласил экскурсантов к следующему экспонату Сокровищницы.

– Взгляните сюда, – обратился он к любопытствующей публике. – Перед вами одна из самых дорогих реликвий Сокровищницы Габсбургов. На вид она неказиста, но при этом совершенно бесценна. Перед вами знаменитое Копьё Лонгина…

Копьё – точнее, его тупой и почерневший от времени наконечник – покоилось под стеклом на ложе из красного бархата, поддерживаемое металлическими подпорками. В центре наконечника имелось отверстие, проделанное, видимо, для того, чтобы его можно было носить на груди, как амулет. Внешне реликвия действительно не производила впечатления, поэтому каждый раз требовалось объяснять её значение для мировой истории, посвящая этому отдельную лекцию.

– Это очень древнее Копьё, – рассказывал Смотритель. – Им пользовались многие иудейские первосвященники, но силу подлинной реликвии оно обрело только в ту минуту, когда им было пронзено тело Христа. Удар нанёс центурион, охранявший место распятия. Впоследствии он окрестился и был почитаем среди первых христиан Иерусалима под именем Лонгин. Существует легенда, согласно которой тот, кто владеет Копьём Лонгина и знает его тайну, держит в руках судьбы всего мира и имеет право вершить историю во имя Добра или Зла…