Книга Зачистить Чистилище! Пленных не брать! - Александр Марков

— Да.

Мертвецов пока сложили в трюме, подальше от глаз, чтобы на них никто не натыкался, а то они плохо воздействовали на моральный дух команды. Никому рядышком лежать не хотелось, но вид их навевал на пессимистические размышления.

Корабельный священник их еще не отпевал, да и вряд ли скоро соберется, хоть дело-то нехитрое — молитву прочитать за упокой души рабов божьих да кадилом помахать, но что одну работу дважды делать. Дождется окончания сражения, если сам в нем уцелеет, тогда всем вместе и пропоет молитву, оптом, как на рынке, пока их в брезент зашивать будут. Хранился он в трюмах, скатанный в рулоны, и чего-чего, а этого добра для мертвецов припасено было с избытком. На всю команду.

Хотел бы Эссен посмотреть в глаза командира субмарины. Ненависти он не испытывал. Но экий стервец, атаковал, находясь в самой гуще русских кораблей. Адмирал отдавал должное смелости противника.

Капитаны эсминцев, точно охотничьи собаки в азарте погони, повели свои корабли дальше, прямо на дредноуты неприятеля, но эта добыча оказалась для них слишком большой, не по зубам, как огромный медведь, который с легкостью, одним движением лапы, смахивает с себя собак, вцепившихся в шерсть.

Их закрыла сплошная стена воды, а уж сколько снарядов угодило в эсминцы, подсчитать было трудно. Холодная вода окатывала палубы, врывалась в орудийные амбразуры, в трюмы, создавая впечатление, что корабль тонет, что вода врывается в него через многочисленные пробоины, а от такой мысли хочется побыстрее бежать наверх, прочь из этого железного корпуса, который, замешкайся ты чуть-чуть, утянет на дно и станет твоим гробом, братской могилой.

Кто-то кричал, что умирает, кто-то просто мычал что-то бессвязное. От холода зуб на зуб уже не попадал.

Офицеры, сами промокнувшие с ног до головы, уставшие, с воспаленными красными глазами, успокаивали команду.

Эсминцы огрызались, по крайней мере те, у кого еще оставались исправными орудия, но выстрелы их были по большей части бестолковыми, не опасней осиного укуса — болезненно, но не смертельно, а когда море и воздух стали одним целым, перемешанным тяжелыми снарядами, торпеду метко не пустишь, она собьется с курса.

Они вернулись, дымящиеся от пожаров, на палубе то и дело что-то взрывалось, вырастали клубы пламени, в корпусах зияли пробоины, борта закоптились, под прикрытие более мощных кораблей, и вправду как побитые собаки, которые жмутся возле ног своих хозяев, но отдохнуть им не дали ни секунды — отправили искать субмарину, но, похоже, она ушла или затаилась, выжидая удобной ситуации для новой атаки.

На воде плавало несколько германцев в спасательных жилетах, окоченевших, почти переставших двигаться, так что их руки, когда им бросали тросы, не могли в них крепко уцепиться. Пришлось спускать шлюпки, подгребать на веслах к этим счастливчикам, выдергивать их из воды, как больших рыбин, которые, оказавшись на поверхности, только и могли широко открывать рот, глотать воздух да выпучивать глаза.

Тем временем Шеер, понимая, что уйти ему не удастся и бой принимать все же придется, развернул свои корабли, пошел встречным курсом, чтобы как можно больше сократить дистанцию, пока не начали стрелять русские дредноуты, и приблизиться к ним на расстояние выстрелов своих кораблей. На горизонте четко вырисовывались массивные корпуса дредноутов, чадящие дымом из труб, как какой-то металлургический завод, а корабли были столь огромными, что казалось и вправду это какие-то острова, отколовшиеся от суши.

— Ваше превосходительство, вам бы лучше с мостика уйти, — тихо посоветовал адъютант, думал еще что-то сказать, да так и не решился продолжить, увидев, как посмотрел на него Эссен.

Шеер заходил дугой, охватывая голову русской эскадры, но у Эссена было достаточно времени, чтобы сделать обратную дугу, подставляя борта своих кораблей, а заодно и давая им возможность стрелять всем вместе.

Видимость ухудшалась, и хотя противник приближался, очертания его становились все менее четкими, похожими на силуэты, вырезанные из черной бумаги. Когда расстояние сократилось до 15 километров, на них засверкали вспышки выстрелов, воздух прорезал противный свист, тяжелые снаряды прессовали воздух, но пока тем, кто находился на германских дредноутах, было еще хуже, потому что все, кто не заткнул уши, оглохли. Корабли Шеера нахлебались воды, осели, несмотря на то что на них без устали работали помпы, а моряки, выбиваясь из сил, выкачивали воду. Снаряды легли с недолетом. Почти все.

Эссен, почувствовав, что сейчас взрывная волна выбьет стекло в рубке, закрыл глаза, прикрыл руками лицо, осколки стекла осыпали его с ног до головы, а потом окатило водой.

— Вас не задело, Николай Оттович? — подскочил к нему адъютант.

— Нет, — отмахнулся Эссен.

О себе адмирал никогда не беспокоился и о здоровье тоже, что чуть не свело его в могилу, когда он, простудившись в мае, едва выкарабкался с того света. Пришлось внять уговорам врачей и подчиненных и следить за своим здоровьем не для блага себя, а для дела, хотя смену-то он себе вырастил. Еще в Порт-Артуре он приметил молодого лейтенанта Александра Колчака и теперь не сомневался, что тот с легкостью сможет управлять Балтийским флотом.

Открыв глаза, Эссен стал отряхиваться, как собака, которая только что выбралась из воды, осколки застряли в волосах, прилипли к кителю и теперь сверкали, точно его обсыпали бриллиантовой пылью.

Снаряд разорвался метрах в тридцати от «Измаила», но, кажется, никто не пострадал и даже волной никого не смыло.

Лицо саднило, стекло чуть порезало кожу в нескольких местах, будто, когда адмирал брился, рука его дрожала или под ним слишком ходила палуба, и он никак не мог справиться с этой бритвой.

— Открыть огонь и вступить в бой с противником, — распорядился Эссен.

Снаряды легли в ряд, постепенно приближаясь к «Мольтке», точно это был один брошенный в воду камешек, который рикошетил от поверхности, а все следили за тем, затонет ли он раньше, чем врежется в борт дредноута. У него снесло сдвоенные носовые орудия, оторвало башню от основания, точно голову срубило, обнажая перерубленные позвонки и внутренности, из которых забил фонтан огня. Расчеты орудий — почти полторы сотни человек сгорели в одно мгновение. Из борта выскочила якорная цепь, размоталась, но вряд ли добралась до дна.

У несчастного «Тюрингена», который и так держался на воде только божьими молитвами, заклинило руль, он вышел из кильватерного строя и стал описывать круги, а те, кто шли следом за ним, чтобы не протаранить дредноут, были вынуждены больше заботиться о том, чтобы избежать с ним столкновения, чем о стрельбе по русским.

«Кайзер» не избавился от иприта. Тот осел, успокоился на дне нижней палубы, чуть колышась, как метановые испарения над болотом, но от любых сотрясений он мог проснуться и пойти искать вверх по палубам тех, кого он не смог убить. Имея такой опасный груз на борту, дредноут мужественно занял свое прежнее место в строю. Он удачно миновал «Тюринген», разойдясь с ним на расстоянии буквально нескольких метров, но тут же получил два снаряда в корму. У него разбило трубу, она рухнула на палубу, как огромное подрубленное дерево, сломала леера, но на остатках погнутого металла все еще держалась и не вываливалась за борт. Металл чудовищно скрежетал. Корабль запарил, окутался клубами черного едкого дыма.