Книга Дети луны - Наталья Резанова

— Вы — сестра Тринита, бегинка-целительница? — У девочки был заметный южный акцент.

— Да. И я бывала в Бранке. — Сестра Тринита ответила на диалекте.

Девочка кивнула с видимым облегчением.

— Я в самом деле с юга. И с крестным я всегда говорю как привыкла, а по-вашему — только с покупателями. — Она почувствовала, что отклонилась от цели, и продолжила: — Мне рассказала о вас Салли.

Сестра Тринита не знала, кто такая Салли, но догадывалась, что именно девочка могла услышать.

— Она сказала, что вы — не просто целительница, как все в вашей общине. Что вы лечите болезни не только тела, но и души.

Сестра Тринита промолчала.

— Мой крестный отец болен. И лекарь не может помочь… Он не знает, что это за болезнь. А дядя Ричард никогда раньше не болел — так Салли говорит. А сейчас он не может есть, все время бредит, а если приходит в себя, то очень слаб, и не помнит, о чем говорил в бреду… — девочка остановилась. По ее лицу было видно, что ей мучительно неловко говорить о некоторых вещах с незнакомой женщиной. Даже с монахиней. Особенно с монахиней. Наконец она решилась. — Я подозреваю, что крестного околдовали. И что здесь замешана женщина.

Сестра Тринита покачала головой. Опять! Хотя, возможно, это лишь работа юного воображения…

— Сядь. И поподробнее, пожалуйста. О себе. О крестном. И о своих подозрениях.

— Я приехала из Бранки. Зовут меня Кристина. Мой отец — суконщик, у него сейчас неприятности по денежной части, и пока он отослал меня к крестному. Его имя — Ричард Кесслер, он держит торговлю мехами в этом квартале. Я приехала полгода назад. Мы с дядей прекрасно ладили, я помогала ему в лавке. И все шло хорошо, пока дядя не заболел.

Сестра Тринита попыталась вспомнить Ричарда Кесслера. Безусловно, он никогда к ней не обращался, но, если Кесслер живет в квартале святого Гольмунда, она должна знать его в лицо. Торговец… и, если он крестный отец взрослой уже девочки, скорее всего средних лет.

— Твой дядя холост?

— Он вдовец. Его жена была сестрой моей матери. Теперь понятно, почему девочка называет Кесслера «дядей». А теперь главный вопрос:

— Почему ты думаешь, что здесь замешана женщина?

Девочка опустила глаза.

— Вы бы послушали его бред…

— Придется послушать. — Сестра Тринита встала. — Идем.

По пути к двери она подхватила лекарственную сумку и плащ — лето выдалось холодное. Вместе они зашагали к улице Меховщиков. Сестра Тринита продолжала спрашивать.

— Давно болен твой крестный?

— Три недели, с самой Ночи Правды.

Бегинка нахмурилась. Церковь издавна стремилась искоренить обычаи, связанные с праздником Ночи Середины Лета. Но тщетно. Они продолжали существовать — свои в каждом городе. Обычай, установившийся в Лауде, назывался «Ночь Правды». Верили, что, очертив себя кругом и запалив девять светильников, совершая при этом определенные магические манипуляции, можно было загадать желание. А исполнялось оно лишь в том случае, если было названо от души — по истинной правде. Это мог сделать и один человек, но в Лауде народ предпочитал собираться для обряда толпами на пустыре возле Манты. И так повторялось из года в год.

— Твой дядя ходил отмечать Ночь Правды?

— Нет, не ходил, и меня не пустил. Он говорит, что это язычество. Но…

Бегинка остановилась, глядя девочке в лицо.

— Но ты провела ритуал у себя в комнате.

— Да…

— Тебя научила этому Салли? — Сестра Тринита предположила, что Салли — служанка или экономка.

Девочка кивнула.

— И что же ты загадала?

— Чтобы мой отец не попал в долговую тюрьму.

Видно было, что девочка не лжет. И тут внезапно сестра Тринита вспомнила Ричарда Кесслера. Видела его пару раз. Лет тридцати семи — сорока, худой, светловолосый спокойный человек. Ей показалось, что Кристина чем-то на него похожа, хотя девочка и сказала, что кровного родства между ними нет. Вероятно, она просто бессознательно усвоила его манеры.

— Хорошо, — промолвила бегинка. — Поспешим.

Они подошли к дому, ничем не выделявшемуся из других таких же на улице — приличных, скромных, солидных, похожих на своих владельцев купеческих домов, — двухэтажному, под острой черепичной крышей и с пристроенной лавкой. Сестра Тринита вскинула голову. Окна второго этажа, выходящие на улицу, были закрыты ставнями. Кристина постучала. Открыла им полная женщина в зеленом платье, переднике и барбетте. Салли, надо думать. Если Кристина, благодаря молодой выносливости, не выглядела утомленной, то на лице домоправительницы усталость мог прочитать даже неграмотный.

— Мир дому сему.

— Благослови вас Бог, сестра. — Она отступила, пропуская их внутрь. — Девочка рассказала вам?

Они остановились на нижней ступеньке лестницы.

— В общих чертах. Я должна осмотреть больного. — Сестра Тринита шагнула вперед. Она знала расположение комнат в подобных домах. Спальни должны находиться наверху. Но Салли не спешила пропускать ее. Она явно разрывалась между желанием помочь хозяину и… да, это был стыд.

— Тебя что-то смущает, добрая женщина? Та принялась теребить края передника.

— Он болен уже три недели… ничего не ест… очень слаб… не встает с постели…

— Это я уже знаю.

Домоправительница имела вид крайне подавленный.

— Несмотря на слабость… он буйствует… и тогда бывает очень силен, словно бес в него вселился… И не позволяет ни мыть себя, ни переодеть, ни постель сменить…

Ну, ясно. Этот дом, чистый, всегда содержащийся в порядке, и эта женщина, такая аккуратная и степенная… Ее подобные вещи должны смущать больше ворожбы.

— Салли, — мягко произнесла бегинка, — мне приходилось работать в чумных бараках.

Домоправительница обреченно повернулась и стала подниматься по лестнице. Остальные двинулись за ней.

Переступив порог комнаты, сестра Тринита замерла. Ее трудно было поразить. Годы, проведенные в уходе за больными, давно отучили ее от такого понятия, как физическая брезгливость. Но все-таки слишком уж разительно было несоответствие между обликом того, кого бегинка только что вспомнила на улице, и того, кто лежал перед ней на замызганной постели. Она запомнила сильного, красивого мужчину в хорошем добротном кафтане, а теперь это был обтянутый кожей скелет, завернутый в грязные тряпки — потому что, надо полагать, за время болезни он так и не раздевался.

Бегинка подошла к окну, отперла ставни и распахнула их.

— Но…

Не дожидаясь возражений, бегинка уже распахивала второе окно.

При дуновении ворвавшегося в комнату свежего воздуха больной заворочался в постели. Глаза его оставались закрыты, но видно было, как под запавшими веками двигаются глазные яблоки.