Книга Кости земли - Майкл Суэнвик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кроме, пожалуй, главного: почему все его знания совершенно бесполезны здесь? Кости и без него спокойно стояли на своих местах при рождении каждого маленького трицератопса. Биохимические процессы регулировали сами себя. Животные вполне успешно жили, размножались и умирали без всякого вмешательства ученых.
Чак только что был здесь, и вот его нет.
Это невозможно.
Лейстер не мог этого осознать.
В лесу царила темнота. Лейстер почувствовал себя невероятно маленьким, крошечной частичкой жизни, непреодолимо двигающейся навстречу смерти.
При всех своих знаниях он ничего не знал. Несмотря на все, что Лейстер выучил, он ничего не понимал. Он торчал в центре вселенной без всякой цели и смысла. Ответов не было здесь, не было там, не было нигде.
Лейстер уставился в темноту. Ему хотелось уйти туда и никогда не возвращаться.
Горе оказалось так велико, что Лейстеру чудилось: сама ночь плачет вместе с ним. И черный лес, и беззвездное небо тряслись, подавляя беззвучные рыдания. И вдруг он осознал: плачет Тамара.
Она не смогла заснуть.
Да и кто бы смог после всего, что случилось? Даже если бы все стряслось не у нее на глазах, даже если бы они не были так близки, смерть Чака автоматически уменьшала их популяцию до десяти человек. Это было ни с чем не сравнимой катастрофой, причиной для глубочайшего горя. Лейстер почувствовал, что должен войти в палатку и утешить Тамару.
Его душа взбунтовалась от одной только мысли об этом. «Я не могу! – ожесточенно думал он. – Во мне самом нет ни капли утешения. Нет ничего, кроме тоски и жалости к себе». Лейстер решил, что он окончательно обессилел, что еще одна капля человеческого горя сокрушит его, раздавит, превратит в нечто бесформенное.
Тамара плакала.
Ну и пусть! Возможно, это эгоистично, но он не собирается снова брать самый тяжкий груз на себя. Он просто не в состоянии! Чего она хочет от него? Слезы катились по щекам Лейстера, и палеонтолог презирал себя за эти слезы.
Каким же слабаком он оказался! Из всех людей, когда-либо живших на Земле, он последний, к кому можно обратиться за помощью!
Тамара продолжала плакать.
«Ты должен войти», – говорил он себе. Но Лейстер не мог войти.
Наконец он поднялся и все же вошел в палатку.
Материк Пангея: телезоиская эра, мезогнойский период, хронианская эпоха, эпиметианский век. 250 млн. лет н. э.
Джимми первым вынырнул из временного туннеля, быстро огляделся и махнул рукой остальным. Они выскочили на траву вслед за ним.
Стояла ночь.
Вокруг росли деревья с низкими, изогнутыми ветвями. В детстве Джимми называл такие лазильными. Где-то внизу плескалось озерцо, его черные воды отражали звездное небо.
Поляну окружал десяток неярко освещенных ворот. Туннель находился в центре.
Легкий ветерок морщил поверхность озера. Молли передернула плечами и спросила:
– Куда теперь?
Джимми показал на ворота, подле которых маячили в ожидании две неясные фигуры одинакового роста и сложения. Он не произнес ни слова, необходимость действовать всегда вселяла в него уверенность и спокойствие, и Бойли не хотел портить этот настрой разговорами.
Фигуры приблизились.
– Привет, Гриффин, – сказала Сэлли.
– Привет, Гриффин, – сказала Гертруда. Шрам-полумесяц иронически изогнулся в углу ее рта.
Они обменялись взглядами, в которых Джимми прочитал злость, вызов, высокомерие, уязвленное самолюбие и удивление.
Молли, знавшая историю шрама, обратилась к младшей из встречающих:
– Скажи мне, что это просто ты из твоего собственного будущего... – Сэлли начала отрицательно мотать головой, – ... а не та женщина, которая втравила нас в эту историю.
– Она... – начала Сэлли.
– Я есть я и несу полную ответственность за все случившееся.
– Но это невозможно!
– Только для средних умов, – усмехнулась Гертруда.
– Мы объясним, – подтвердила Сэлли.
– Мне сказали, что две размежевавшиеся линии никогда не встретятся, – резко сказала Молли. – Как вы можете существовать вдвоем в одной реальности?
Наблюдая за Молли, Джимми не мог не отметить, как виртуозно она работает. Герхард не боялась казаться глупой и откровенно напрашивалась на объяснения. Она адресовала все вопросы старшей женщине – Гертруде, игнорируя младшую – Сэлли. Это рвало и без того тонкие нити симпатии между двумя вариантами и рождало трещину, которую Молли впоследствии надеялась расширить.
– В ваших временных рамках это правда, – согласилась Гертруда. – Но здесь, по эту сторону Терминал-Сити, все иначе. Вы же были там, внутри, и просто обязаны это понимать. Любой человек, имеющий хоть какие-то мозги, способен сообразить, что основная задача Терминал-Сити – примирять результаты отклоняющихся линий с объективной реальностью.
Сэлли кинула на Гертруду короткий взгляд и вновь отвела глаза.
– Для чего? – спросил Гриффин.
– Хотя бы для того, чтобы мы все здесь встретились, – ответила Гертруда. – Пойдемте ко мне, и я все вам объясню.
Она шагнула к ближайшим воротам и исчезла. Немного поколебавшись, Сэлли двинулась за ней.
Остальным пришлось последовать за странной парой.
Гертруда жила в башне, в центре покрытого лесом круглого острова, плавающего по Внутреннему морю. Теплый бриз проникал сквозь открытые окна, принося соленый запах невидимого моря. Серебряный месяц низко висел в небе. И море, и месяц не были видны из временного туннеля, поэтому Джимми Бойли понял, что ворота перенесли их на порядочное расстояние.
– Где конкретно мы находимся? – спросила Молли. Гертруда щелкнула пальцами, и в руке ее появилась карта.
– Это возрожденная Пангея. Континентальный дрейф опять соединил все земли в один огромный материк. Он омывается Мировым океаном и имеет свое собственное внутреннее море.
Она постучала пальцем по линии экватора, пересекающей синюю каплю.
– Мы вот тут. В серединке. Я живу в центре мира. «Разумеется, – подумал Джимми. – Где же еще?» Остальные бродили по комнате, разглядывая вещи, открывая ящики, в общем, демонстрируя любопытство, которое Гертруда полностью игнорировала. Джимми отметил, что он вряд ли бы допустил такую вольность у себя дома.
– У тебя здесь совсем мало книг, – заметил Гриффин.
– Все мои.
– Она имеет в виду, что сама их написала, – пояснила Сэлли.
– Конечно. Что еще я могу иметь в виду?
– Это кто такие? – спросила Молли.