Книга Королева сыска - Галия Мавлютова

— Едем? — спросил Виктор.

— Едем.

— А куда?

— В «Европейскую». Знаешь, где такая?

— Найдем. Так, и что дальше-то?

— А дальше я позвоню своим друзьям из одного милого отдела. Ведь остались же у меня еще друзья? Я свое сделала, теперь их ход.

* * *

В ресторане при гостинице «Европейской» иностранцев было заметно меньше, чем соотечественников, но разговаривали они громче. Поэтому до мужчины и женщины, ужинавших за одним из столиков, долетали лишь обрывки фраз и слов на чужих языках. Впрочем, что Юмашева, что Волков не обращали на них не больше внимания, чем на музыку или пробегающих мимо официантов. То есть никакого.

Вчера вечером в квартиру Юмашевой позвонил посыльный. Нет, не из американских фильмов — в униформе и с листочком, по которому он сверяет адрес, а простой русский парень, смазливый и хорошо одетый.

— Я от Волкова! — прокричал он, уловив движение за дверью. — У меня пакет.

Пакет оказался бумажным и довольно объемистым. Расписываться в его получении от Гюрзы не потребовали. Парень, как выяснилось, не посыльный, а «модель» из агентства Волкова, просто выполнивший просьбу патрона закинуть пакет по пути.

Прежде чем она развернула сверток, из бумажных складок вывалился сложенный пополам листок бумаги. Мелкие и изящные буквы складывались в слова: «Я задумал его как продолжение твоей чувственности и дополнение к тому платью, что было на тебе в день нашего знакомства. Дополнение смысловое. Если то платье проецировало заложенную в тебя природой сексуальную силу, давало выход прячущейся под милицейским кителем женщине-вамп, то эта модель отражает (я смею надеяться, что это так) другую Гюзель, может быть, малознакомую и самой хозяйке. Ту Гюзель, что открывается не всем, которую можно разглядеть только вблизи. Получилось ли у меня?..»

Она добралась до последнего бумажного слоя, откинула его, и в глаза плеснула смесь голубого и серо-голубого цветов. Гюзель развернула подарок, ощущая подушечками пальцев воздушность материи. Какая женщина устоит, чтобы тут же не примерить платье, тем более сшитое для нее и сшитое самим Волковым? А многим ли Волков шил в подарок, шил, сообразуясь не с пожеланиями клиентов, а только с собственным отношением к человеку и со своей фантазией?

Сброшенная одежда легла на кровать рядом со скомканной бумагой. «Под это платье требуется, конечно, другое белье, тонкое, кружевное, в цвет, ну да не пойду же я никуда сейчас, потерплю с демонстрацией. Даже „каблуки“ доставать не буду», — она уже стояла перед зеркалом. Оставалось только скользнуть в платье. Что она и сделала.

«… ту Гюзель, что открывается не всем, ту, которую можно разглядеть только вблизи…» Платье было длинное, доставало до щиколоток, с разрезом слева от бедра, не слишком узкое, с прямоугольным неглубоким декольте, с широкими рукавами.

Серо-голубое и голубое перетекали друг в друга, образуя изящное переплетение…

«…ту Гюзель, что открывается не всем…»

Ему, как и ей в зеркале, открылась женщина в желании покоя. Женщина, которая хочет продлить очарование объятий после страсти. Женщина, которая устала от черного и красного цветов и тех проявлений жизни, что подходят под эти цвета.

Домашняя женщина, уставшая соблазнять, очаровывать и побеждать. «Значит, вы уверены, господин Волков, что во мне живет такая… Гюрза? Ну-ну…»

* * *

— По дороге сюда, — Волков говорил и вытирал салфеткой руки, — заехал в ювелирный салон Антонова. Я там часто появляюсь, просто смотрю.

А сегодня не смог удержаться. Мне показалось, что без этой вещицы твое платье будет казаться незавершенным.

Его тонкие пальцы скользнули в карман пиджака, потом его рука появилась над столом, протянулась над салатами, солонками, бокалами, дымящимися блюдами и вернулась назад, оставив перед женщиной на розовой скатерти черный бархатный футляр.

— Открой, — попросил он.

Она открыла. В углублении фиолетового шелка покоился — она вытащила его — кулон на золотой цепочке. Овал камня, в котором чередовались белые и серые слои, оплетала, словно случайная паутинка, принесенная ветром, проволока крепежа.

Она надела кулон, он лег в вырез платья, кожа почувствовала его прикосновение.

— Спасибо…

— Камень называется халцедон-оникс.

— Ну как? — спросила она. А что, еще может спрашивать женщина в такой момент.

— Как и думал, прекрасно. То, чего не хватало.

Последняя точка.

Слово «точка» показалось Гюрзе символичным.

Когда он позвонил сегодня утром и пригласил в «Европейскую», то попросил ее надеть вчерашний подарок. Для этого ей пришлось, удрав со службы раньше положенного, заехать домой, только чтобы поменять джинсы и свитер на это платье. В нем она и отправилась на встречу с Османом, которому, впрочем, было наплевать на ее туалеты. Разве что, явись она голой, тогда бы привлекла внимание к своей внешности, заставив его думать о ней не только как о «менте поганом».

— Завтра, как говорил, уезжаю в Прагу, на свой показ, — сказал Волков, и его голос внезапно потускнел.

Гюзель подняла на него глаза: он думает, что она могла забыть?

— Оттуда в Париж, на чужой показ, — продолжал Волков. — А вчера выяснилось, что на обратном пути надо будет заглянуть в Амстердам. Меня пригласили оформить уголок Волкова в тамошнем Музее моды. В общей сложности пространствую месяца два…

«Странно, что у нас вообще получился роман, — подумала Гюрза и поднесла к губам бокал с холодящим ладонь через стекло шампанским, отпила. — Непродолжительный, но получился. Странно, потому что у тебя жена и работа и мало свободного времени, у меня работа, а времени, свободного от нее, считай, что и нет. И тем не менее…

Роман был обречен на недолговечность».

«Ты будто подводишь итог и будто уверена, что и я так думаю», — сказал Волков. Не сказал, просто подумал — но она понимала его и без слов…

«Твое платье и кулон — разве это не подведение итогов?» — спросила она у него, не размыкая губ.

Он усмехнулся. Странно со стороны выглядела эта пара — сидят, молчат, смотрят друг другу в глаза… Но для них слова уже были не важны. И не нужны.

«Если и подведение, то промежуточных итогов».

«Промежуточный финиш, как говорят велосипедисты?»

«А они так говорят?.. — он поиграл вилкой. — Через два месяца я буду другой и ты будешь другая.

И жизнь твоя и моя немножко да изменится.

Может быть, мы по-прежнему будем нужны друг другу. А мы это выясним. Встретимся и выясним.

Договорились?»

«Договорились», — беззвучно согласилась она.

26.12.99, день

Что за зима в этом году! Только в начале месяца подморозило, а так все слякоть и слякоть. Стрелка термометра колеблется возле нулевой отметки, боясь отойти от нее на два-три деления вверх или вниз. Ни то ни се. Скорей бы весна… Городской асфальт превратился в первозданное болото. Подняв воротник тяжелого серого пальто, хотя за шиворот все равно попадали мелкие капли, полковник Дерендеев, начальник одного из отделов на Литейном, брезгливо перешагивал небольшие лужи, а особо нагло разросшиеся обходил по кромке, но под ботинками тем не менее противно хлюпало, и их недавно чищенная матовая поверхность уже покрылась несимпатичной корочкой грязи.