Книга Инквизитор - Кэтрин Джинкс

— Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей, — заговорил я нараспев, — и по множеству щедрот Твоих изгладь беззакония мои. Многократно омой меня от беззакония моего, и от греха моего очисти меня, ибо беззакония мои я сознаю, и грех мой всегда предо мною.

Пьер Жюльен что-то проворчал. Сойдя вниз, он стал рядом и возложил свою липкую руку на мою тонзуру.

— Если вы и вправду сознаете свои грехи, — произнес он, — тогда я с радостью прощаю вам вашу настырную самонадеянность. — (Горящие угли, клянусь!) — Но вы должны искать милости Господней, сын мой. Господь — это тот, кто ведает ваше сердце и кто вернет вам радость вашего спасения. Ибо жертва Богу — дух сокрушенный. Вполне ли ваш дух сокрушен, сын мой?

— Да, — отвечал я, и я не лукавил. Ибо если в иное время я бы воспринял такую напыщенную благосклонность со скрежетом зубовным, теперь я просто подумал: я это заслужил.

— Хорошо. — Очевидно, Пьеру Жюльену мое раскаяние пришлось по вкусу. Оно взбодрило его, как вино, окрасив его щеки румянцем и вызвав улыбку на лице. — Давайте тогда скрепим наше примирение поцелуем, и да благословит Господь наш союз уничтожением многих еретиков.

За грехи мои он обнял меня; я принял его поцелуй, как принял бы удар плетью, наказание за мою самонадеянность. Затем я последовал за ним в его комнату, где он некоторое время разглагольствовал о смирении как добродетели, которая очищает душу, как огнь расплавляющий и как щелок очищающий. Я слушал молча. Наконец, убедившись, что я не собираюсь перечить ему, он разрешил мне вернуться к своим обязанностям «с духом смирения», всегда помня, что кроткие наследуют землю.

— Отец мой, — обратился я к нему, видя, что он намерен вернуться в скрипторий, — насчет того письма, что вы упоминали, от епископа Памье…

— О да, — он кивнул, — я полагаю, что это очень важная улика.

— Против кого, отец мой?

— Ну, как же — против этой девушки, конечно!

— Разумеется. — Я должен был действовать с большой осторожностью, чтобы не быть заподозренным в неповиновении. — Вы уже нашли ее?

— Пока нет, — признался он. — Но я спрошу Понса, есть ли в тюрьме красивые молодые женщины, похожие на одержимых дьяволом. — Он вдруг нахмурился и подозрительно уставился на меня. — А ведь это вы просматривали протоколы всех допросов, проведенных отцом Августином. Не встречался ли вам кто-либо, подходящий под описание? Кто-нибудь из тех, кого он мог допрашивать? В этом должна помочь дата письма.

Здесь я столкнулся с трудностью. Я не хотел, чтобы Пьер Жюльен узнал о существовании Вавилонии. С другой стороны, будет очень нехорошо, если он прознает о ней другими средствами и обвинит меня в попытке обмануть его. И посему я отвечал на его вопрос вопросом в попытке сбить его со следа.

— Если отец Августин никогда не упоминал об этой девушке, никогда не предъявлял ей обвинений и даже не вызывал для дознания, — начал я, — то он наверняка был убежден в ее невиновности?

— Вовсе нет. Это означает лишь, что смерть настигла его прежде, чем он успел предпринять расследование.

— Но, отец мой, если она и вправду колдунья, то почему он называл ее одержимой и искал, как освободить ее от этих пут?

— Может статься, что она просто жертва колдовства, — допустил Пьер Жюльен. — Но пусть даже и так, она выведет нас к преступнику. И помните, что Ангельский доктор говорил о заклинаниях демонов. Хотя может показаться, что демон находится во власти колдуна, но это не так. Девушка могла вызвать демона, и затем он ею овладел. Она женщина, не забывайте. Женщина по натуре слабее мужчины.

— Однако отец Августин приписывал ей выдающиеся духовные достоинства, — заметил я. — Ведь он бы не сделал этого, если бы считал ее колдуньей?

— Сын мой, отец Августин был не без греха, — отвечал мой патрон, начиная проявлять нетерпение. — Разве он когда-либо наставлял вас о методах и отличительных признаках колдунов?

— Нет, отец мой.

— Нет. Тогда, наверное, он был не более вашего сведущ по этой части, хотя, без сомнения, образован в других вопросах. И помните, что теперь он мертв. Мы должны продолжать без него.

Поднявшись, Пьер Жюльен показал, что наша беседа окончена; еще он упомянул, что, в доказательство своего раскаяния, мне следует повторно допросить Бруну д'Агилар с применением методов, которые он сам мне указал.

— Вы можете заняться этим до вечерней службы, если хотите, — прибавил он. — Сейчас я очень занят, и Дюран мне пока не понадобится.

— Да, отец мой, — кротко согласился я. — А что касается нотариев…

— Я приму решение через день или два, — перебил он. — Конечно, если Раймон Донат не объявится, нужно будет назначить другого нотария.

Поклонившись, я посторонился, чтобы он мог пройти в дверь впереди меня. Хотя я сохранял серьезное выражение, в сердце своем я ликовал, ибо мне казалось, что расследование по письму епископа Жака Фурнье он оставил в моих руках.

А если так, у меня имелась отличная возможность оградить Вавилонию от его обвинительного взора. Были все причины полагать, что он так никогда и не узнает о ее существовании.

Но, к несчастью, я недооценивал его сообразительность и его жажду власти. Вскоре после его возвращения в скрипторий я, сидя за столом, услышал, как он зовет меня по имени своим тонким пронзительным голосом.

— Бернар! — кричал он. — Брат Бернар!

Как и подобает верному слуге, я поспешил на его зов и застал его сидящим на полу возле открытого сундука среди реестров.

— Мне только что пришло в голову, — сказал он. — Отец Августин погиб, когда ехал навестить каких-то женщин возле Кассера. Вы назвали их «благочестивыми». Не так ли?

— Да, отец мой, — отвечал я, и сердце мое упало.

— Вы посещали этих женщин, когда были в Кассера?

— Да, отец мой.

— Если ли среди них молодые и красивые?

— Отец мой, — сказал я шутливо, хотя ощущал себя иссякшим, как воды Нимрима, — монаху вроде меня все женщины кажутся молодыми и красивыми.

Пьер Жюльен нахмурился.

— Подобные замечания недостойны вас, — резко заявил он. — Я повторяю свой вопрос: есть ли среди них молодые и красивые?

— Отец мой, я всерьез. Что кажется красивым одному, то может показаться некрасивым другому.

— Тогда есть ли среди них молодые? — настаивал он, и я знал, что должен ответить, ибо он начинал терять терпение.

— Я бы не назвал ни одну из них молодой, — уклончиво отвечал я. — Они все зрелые женщины.

— Опишите их мне.

И я сделал, как он просил, начав с Виталии. Хотя я из осторожности старался не увлекаться, описывая безупречные черты Иоанны или ангельское личико Вавилонии, мое сдержанное effictio каждой из женщин там не менее заинтересовало Пьера Жюльена. Если бы только я мог солгать! Но поступить так означало бы подвергнуть их серьезной опасности — очень серьезной опасности.